Дмитрию Биленкину - писателю и другу - посвящаю. (Владимир Губарев) Людям, кто не в теме, оброс толстой "урбанистической" кожей и не понимает жизни в маленьком городке, думает, что мир "вращается вокруг него" и "это было давно и неправда" - читать ... рекомендуется
За плечами у Василия Васильевича 55 лет медицинского стажа, в том числе 28 лет службы. Родом он из деревни на Полтавщине, окончил Тернопольское медицинское училище, потом военно-медицинский факультет Саратовского мединститута, 1‑й факультет Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова.
Военную карьеру начал в должности начальника медицинского пункта танкового полка в Белорусском военном округе (Боровка). Впоследствии были годы службы в Сибирском военном округе. Несколько лет полковник медицинской службы Василий Слипченко был начальником группы советских военных врачей в Йеменской Арабской Республике. Затем с 1985 года — служба в Киевском военном округе.
После увольнения в 1992 году в запас до 2015 года работал директором медицинского училища в Кременчуге. В связи с ухудшением здоровья Василий Васильевич переехал в Минск — в Вооруженных Силах Республики Беларусь служил его сын, а теперь служит внук.
26 апреля 1986 года в 5 часов утра я, тогда начальник медицинской службы 1‑й гвардейской дважды Краснознаменной общевойсковой армии, получил приказ срочно прибыть в штаб объединения. Не побрившись, не умывшись, через 20 минут был уже там. Вскоре командующий армией, начальник химических войск, начальник войск связи и я, начмед, убыли на аэродром. Около двух часов мы ждали, пока вертолетчикам дадут разрешение на вылет: с этим всегда было строго. Командарм рассказал, что ночью получил приказ от самого министра обороны вылететь в Чернобыль, разобраться в происходящем и лично доложить в Москву.
Никто толком не знал, что там случилось. Одни слухи, переполох. Мы рассчитывали выяснить все и уже через несколько часов вернуться домой.
Вертолет сел рядом с ЧАЭС около 10.00. Пошли к воротам. Никого нигде нет… На полях работают тракторы — пыль стоит столбом. Дежурный слышал два взрыва ночью, показал, в какой стороне, и больше ничего толком сказать не смог.
Мы пошли в город Припять. Там тоже вначале ничего особенного не увидели. Был выходной день, окна во многих домах открыты, слышалась музыка. Люди спокойно идут по своим делам. Нашли горком партии, зашли внутрь. И только тут мы поняли, что случилось что-то особенное: в кабинетах находилось много больших начальников и ученых из Киева и Москвы. Командарм пошел уточнять обстановку. Вскоре он вернулся и сказал, что ничего толком так и не понял, но на атомной станции случилось что-то страшное. Он доложил в Киев и в Москву. Здесь же, в горкоме, мы услышали от присутствующих, что директор АЭС В. П. Брюханов, посмотрев ночью на 4‑й энергоблок после взрыва, сказал: «Это — тюрьма!». Так потом и случилось…
Командующий с начальником войск связи улетели, а мы с начальником химических войск остались в поле около АЭС. Без денег, без пищи, без подчиненных, без транспорта…
Что делать? Куда идти?
Нас учили организовывать медицинское обеспечение войск в условиях ядерной войны, когда возникают световое излучение, электромагнитный импульс, ударная волна, проникающая радиация… Но ничего этого здесь не было. Ни взрыва, ни убитых, ни травм, ни массовых ожогов. Кругом — тишина.
Я решил идти в медсанчасть АЭС.
Здесь было полно людей в белых халатах. Чувствовалась неразбериха, растерянность, спешка, неготовность медиков работать в таких экстремальных условиях. Мы впервые услышали о высоких уровнях радиации на станции и вокруг нее. Услышали о первых погибших пожарных. Поступили первые обожженные и сильно облученные. Облученных готовили к отправке в Киев и Москву. Пожарные, которые начали поступать в стационар в два часа ночи, жаловались на слабость, рвоту. У них начал проявляться «ядерный загар». Из-за сильных ожогов рукавицы снимались с рук вместе с кожей. У части пораженных возникла лучевая болезнь, в том числе в тяжелой форме. Позже мы узнали, что 28 человек скончались от острой лучевой болезни (олб). 27 апреля с диагнозом олб разной степени тяжести было госпитализировано в 6‑ю радиологическую больницу Москвы 237 человек. Врачи и медсестры медсанчасти № 126 города Припяти совершили подвиг: были в числе первых на месте катастрофы и последними, кто покинул эвакуированный город.
Под вечер 26 апреля начали прибывать химические подразделения армии для проведения радиационной разведки и других работ. Начхим убыл со своими работать, а через неделю он, получив порядочную дозу облучения, сам оказался в госпитале.
Утро 27 апреля. Военных и милиции становилось все больше. Появились полевые пункты питания. Они размещались около дорог, чтобы покушать мог каждый. В начале нарушались все нормы безопасности. Чай, масло, хлеб, каша стояли открытыми на столах. Подходили военные, милиционеры и другие. Так как стульев не было, то многие садились на траву. А радиация была высокая и в воздухе, и на траве, и на кустах. Я впервые за два дня поел, хорошо понимая, что радионуклиды попадают сейчас внутрь с пищей. Но попадали они и с воздухом…
Начали прибывать в район фельдшеры из частей нашей армии на санитарных машинах с набором медикаментов. Одновременно увеличивалось количество химических подразделений. Появились на аэродроме вертолетчики, ремонтники и многие другие специалисты.
Генерал-полковник медицинской службы Фёдор Комаров в расположении 149 омедб (В. Слипченко — шестой слева)
Моей основной задачей было медобеспечение частей и подразделений, прибывших в район АЭС. Но задачи возникали одна за другой. Штаб по ликвидации аварии разместился в Чернобыле в горкоме партии. Я туда ездил многократно за получением новых указаний. Там впервые увидел академика Валерия Легасова, начальника химических войск ВС СССР генерал-полковника Владимира Пикалова и генерал-майора авиации Николая Антошкина, который руководил вертолетными частями (оба генерала впоследствии стали Героями Советского Союза). Работу военных возглавил генерал армии Иван Герасимов.
Поступила команда вывозить медицинские палатки с военно-медицинских складов, которые хранились там на случай войны. С армейских складов были вывезены сотни комплектов новых палаток. В этих палатках хотели размещать эвакуированных, но потом приказ отменили.
28 апреля из Саратова прибыла на самолетах бригада химической защиты со своей спецтехникой: специалисты расположились в лесу, готовились к работе. Но большинство их техники не было приспособлено для работы на АЭС. Мы установили контакт с медслужбой бригады, выделили им часть препаратов йода (для профилактики поражений щитовидной железы радиоактивным йодом‑131). Этих препаратов у нас было достаточно.
Большой радостью для всех было развертывание полевых хлебозаводов 25 и 72 мсд в лесу. Хлеб пекли военнослужащие, призванные из запаса. Он был очень вкусный (до этого у солдат были сухари).
В конце апреля началась эвакуация населения за пределы 30‑километровой зоны. На украинский участок отселения прибыло сотни автобусов из Киева и других городов. Когда вывозили людей из Припяти, автобусы были заполнены до отказа. А когда начали эвакуацию из сел, то людей в них было мало. Иногда внутри по два-три человека с вещами и мешком, в котором хрюкает поросенок. Пытались коз и других животных затащить в автобусы, но им не разрешали. В селах были слышны крики, стоны, плач. Людей упрашивали, уговаривали, обещали вернуть через несколько дней.
В это же время стали прибывать воинские подразделения из других военных округов. Солдаты шли колоннами. Создавалось впечатление, что началась война. И это действительно была война — без выстрелов, взрывов. С невидимым, но очень опасным врагом — радиацией.
Где-то на третий день после катастрофы уже чувствовалось, что установился порядок. Появилось много милицейских постов, пункты обработки личного состава и техники. Обочины дорог покрывались специальной пленкой для уменьшения пылеобразования. Везде стояли ящики с противогазами и респираторами (Р‑2). Можно было брать и надевать. Несколько раз я видел, что кое-кто из шутников одевал их на собак, те бегали в замешательстве, пытаясь снять. Позже все собаки и кошки будут уничтожены. На каком-то совещании пытались возложить работу по уничтожению животных на военных санитарных врачей. Но я был против.
Однажды ночью я поехал в Чернигов в штаб армии. Мне нужны были топографические карты местности вокруг атомной станции, чтобы проще было ориентироваться, ибо предстояло развертывание трех отдельных медицинских батальонов (омедб). Когда я вошел в здание штаба, в коридоре замигали красные лампочки и прозвучал звук типа сирены (в штабе установили высокочувствительную аппаратуру). Это означало, что моя одежда очень сильно загрязнена радионуклидами.
Я взял карты из своего сейфа (хотя делать это было запрещено) и решил заехать домой. Мы с водителем только перекусили и уехали. А когда в июне снова заехал в Чернигов (с собой я уже возил радиометр-рентгенометр ДП‑5В) и замерил уровень радиации на тех стульях, где мы сидели, то они оказались сильно загрязненными. Я помыл их со стиральным порошком, но это не помогло. Пришлось выбросить.
Военнослужащие прибыли в район катастрофы в числе первых. Армия, как всегда, была самой надежной палочкой-выручалочкой, которую вместо благодарности в конце 1980-х и начале 1990-х годов перестройщики и «демократы» смешали с грязью. Экстремальность обстановки, отсутствие у командно-политического состава опыта действий в условиях реального радиационного заражения потребовали в короткий срок перестроить все формы и методы работы. Солдаты, сержанты, прапорщики, офицеры всех частей и соединений в трудный час проявили стойкость, самоотверженность, мужество. Они помогали эвакуировать жителей из зоны заражения, выполняли различные инженерные работы, проводили дезактивацию территории, зданий, дорог, сооружений, оборудования. Они трудились на самых ответственных и опасных участках, демонстрируя высокий профессионализм, верность долгу, силу духа.
Первыми на выполнение самых сложных задач шли офицеры. Командиры и политработники своим примером, личным мужеством сумели мобилизовать личный состав на выполнение государственных заданий.
Большое профессиональное мастерство, высокие моральные качества проявили в Чернобыле в первые дни после катастрофы офицеры отдельной вертолетной эскадрильи нашей 1‑й гвардейской общевойсковой армии и других авиационных частей. Многие из них только что вернулись из Афганистана и волею судьбы снова были брошены в бой. В сложной, малоизученной обстановке они делали почти невозможное, чтобы локализовать масштабы заражения, взять ситуацию под контроль. Военные летчики сделали около 1.800 вылетов в самую опасную зону, сбросили около пяти тысяч тонн груза в кратер реактора (песок, глина, соединения бора, доломит, свинец). 6 мая реактор был «запломбирован», мощность радиационных выбросов в атмосферу уменьшилась в тысячи раз.
Поднимаясь в воздух, вертолетчики выполняли самые сложные операции непосредственно над ЧАЭС. Каждый раз они демонстрировали ювелирную точность пилотирования, незаурядное самообладание, выдержку.
Я ежедневно находился на аэродроме. С врачом эскадрильи осматривали офицеров перед вылетом и после посадки. Вначале вертолеты были не защищены от воздействия радиации. Потом их начали оборудовать различными приспособлениями. После прибытия моих медицинских батальонов я поставил задачу командиру 149 омедб ежедневно направлять на аэродром двух врачей с санитарным автомобилем.
2 и 3 мая в район катастрофы начали прибывать мои три омедб из состава 72, 25 мсд, 41 тд. Медицинские батальоны были полностью отмобилизованы и прибыли со всем палаточным фондом, мед- и хозимуществом, автомобилями. Мы их расположили полукольцом вокруг зоны катастрофы. Вначале омедб развертывались в палатках, потом — в брошенных школах. Своими силами все кругом очищали, асфальтировали дворы и подъезды. Развернули и оснастили всем необходимым операционные, предоперационные, госпитальные палатки, подсобные помещения, подводили воду и электричество. Работы было очень много.
Гражданские врачи, фельдшеры и остальные поначалу не умели работать в полевых полубоевых условиях. Пришлось их учить. Когда я получил пленку на полевом складе, мы покрыли ею в операционных и других отделениях полы и стены, чтобы удобно было убирать радиоактивную пыль, проводя влажную уборку. Основная задача медицинских батальонов заключалась в оказании медицинской помощи всем военнослужащим и гражданским лицам, находящимся в районе катастрофы, и медицинском обследовании тех военнослужащих, кто получил дозу в 25 бэр.
Кроме трех омедб, в это время в Чернобыль прибыло 24 медицинских пункта полков нашей армии. Они тоже были отмобилизованы и прибыли в полном составе.
Мы их разместили в селах вокруг 30‑километровой зоны с целью оказания медпомощи населению, проведения санитарно-просветительной работы и амбулаторных приемов.
Потом была отмобилизована 25‑я гвардейская мотострелковая дивизия имени В. И. Чапаева и в полном составе во главе с комдивом генералом Егорчевым прибыла на ликвидацию последствий катастрофы. Личный состав частей и подразделений дивизии работал на различных участках, начиная от разрушенного 4‑го энергоблока до строительства забора вокруг 30‑километровой зоны. Они проводили радиационную разведку, расчищали площадки АЭС от высокоактивных источников радиации, проводили их захоронение, продолжали дезактивацию населенных пунктов, дорог, местности, техники, проводили обваловку берега Припяти и строительство водоохранных сооружений, вели прокладку трубопровода для подачи жидкого азота к аварийному реактору, строительство новых бетонных дорог к АЭС, ремонт и асфальтирование дорог в зоне, подготовку пунктов обработки личного состава и техники, наведение, установку и содержание мостов и переправ, строительство ограждений и пылеподавление. Это далеко не полный перечень работ, выполненных кадровыми военнослужащими, срочной службы и призванными из запаса.
А в моем подчинении к этому времени находилось три омедб, 24 мпп — более 1.400 человек, из них 210 врачей и 430 средних медработников.
После прекращения выброса радиоактивных веществ в результате работы вертолетчиков по засыпке очага аварии теплоотводящими и фильтрующими материалами и подачи жидкого азота под шахту реактора и снижения температуры в кратере начались работы по очистке наиболее загрязненных участков территории АЭС. А это были кровельные покрытия третьего энергоблока. На них упали после взрыва осколки реакторного топлива, куски графита, обломки конструкции. Именно здесь был исключительно высокий радиоактивный фон, не позволяющий приступить к работам внутри станции, осуществлять работы по строительству саркофага. Большая часть работы по очистке кровли была выполнена вручную. Она была очень и очень опасная. Работали на крыше только добровольцы-военнослужащие. Руководителем был генерал-майор Николай Тараканов.
Мне приходилось бывать у станции неоднократно. Мои врачи проводили обследование добровольцев, давали необходимые рекомендации. Большинство солдат были из бригады химзащиты, курсанты пожарно-технических училищ… «Светящиеся» обломки они таскали буквально руками. Время пребывания в зоне измерялось минутами, а кое-где и секундами. Было установлено, что после получения дозы 25 бэр (биологический эквивалент рентгена) ликвидаторы убывают в свои части.
Солдат защищали экраном кустарного изготовления наподобие рыцарских лат. Тело обертывали трехмиллиметровыми свинцовыми листами, на область таза надевали свинцовый бандаж. На ноги — бахилы со свинцовыми стельками, на руки — просвинцованные рукавицы. Голову защищало нечто вроде каски с оргстеклом в районе глаз. Такие «латы» весили около 25 килограммов. Но даже в них на крыше можно было находиться не более двух минут.
Весь радиоактивный мусор воины сбрасывали в разлом разрушенного реактора и быстро спускались вниз. Вместо спустившихся поднимались новые добровольцы. На расчистке крыши работали самые отчаянные, и таких было более пяти тысяч человек. Многие из них, несомненно, подверглись воздействию сильного радиационного излучения.
После очистки крыши третьего энергоблока начались работы по зачистке территории станции и прилегающих районов и строительству укрытия для четвертого энергоблока. Часть работ выполнялась специальной техникой с дистанционным управлением, но на большинстве работ использовались люди. В большинстве случаев это были солдаты и сержанты 25‑й гвардейской мотострелковой дивизии имени В. И. Чапаева, отмобилизованной и прибывшей в полном составе на ликвидацию катастрофы. Части дивизии находились в полевых условиях, в палатках. Медицинские пункты полков и батальонов также были развернуты в палатках. Врачебный состав омедб и медпунктов полков составляли врачи городских, районных и участковых больниц Полтавской области. После завершения операции по ликвидации последствий катастрофы в последующие годы со многими из них я потом встречался.
В первых числах мая на помощь нам прибыли военные врачи — слушатели факультета подготовки руководящего состава медслужбы ВС СССР из Ленинградской ВМА имени С. М. Кирова во главе с начальником факультета генерал-майором медицинской службы Евгением Саламатовым. Врачей разместили в брошенном доме отдыха, организовали питание. Выдали каждому рентгенометр-радиометр для измерения мощности дозы излучения, спецодежду, обувь, респираторы (этого добра у нас было уже полно). За день до этого из Москвы в наше распоряжение прибыл груз — около тысячи приборов ДП‑5В.
Времени на раскачку не было. Я построил врачей во дворе дома отдыха, подробно обрисовал обстановку на станции, поставил задачу. Потом провели с ними занятие по работе с прибором ДП‑5В, распределили по селам и поселкам (за пределами 30‑километровой зоны) — по два-три человека на село. И рано утром они приступили к работе.
Основная задача слушателей ВМА имени С. М. Кирова состояла в разъяснении населению опасности, которую несет радиация, последствиях ее воздействия на живой организм. Врачи работали отлично: выступали с лекциями, проводили беседы, посещали все дворы, проводили врачебные приемы, лечили больных. Люди, узнав, что они военные, да еще прибыли из Ленинграда, охотно шли на прием.
При каждом из трех омедб работали ученые из НИИ Москвы, Киева, других городов. Они впервые применяли новые средства индивидуальной медицинской защиты: радиопротекторы для ослабления реакции организма на внешнее облучение, комплексоны при внутреннем облучении (когда радионуклиды попадали в кровь) и абсорбенты при попадании радиоизотопов в желудочно-кишечный тракт.
В одном омедб был установлен японский прибор СИЧ (счетчик ионизации человека). С его помощью у некоторых военнослужащих было выявлено в организме по нескольку десятков радионуклидов — йод‑131, стронций‑90, цезий‑137, плутоний‑238, плутоний‑239, уран‑238, радон‑220 и 222, торий‑232 и другие…
Приезжали на ЧАЭС разные генералы, ученые, работники обкомов и райкомов, и всем нужны были автомобили. Направляли их к нам. Мы неохотно выделяли автомобили из омедб. Заезжий начальник сутки поездит вокруг да около и убывает домой, а водитель уже второго возит, потом третьего и т. д. Как-то около омедб 25 мсд я увидел такого водителя-солдата, он сидел под забором бледный, его сильно рвало. Поговорив с ним, я снял его с автомобиля и определил на медобследование.
Несколько раз прилетал на АЭС начальник медицинской службы ВС СССР генерал-полковник медицинской службы академик Фёдор Комаров. Я постоянно его сопровождал. Он посещал омедб, мпп, а за пределами 30‑километровой зоны — фельдшерско-акушерские пункты, больницы. Мы приезжали в Чернобыль в горком партии, где находилось все руководство по ликвидации последствий катастрофы.
Многие из нас не надевали респираторов (и я тоже) — просто носили их на шее, не меняли одежду. И академик Фёдор Комаров не пользовался респиратором. Это было неправильно, ибо радиация была везде, и нередко в высоких дозах (йод‑131, цезий‑137, стронций‑90, плутоний‑238 и 239 и другие радионуклиды).
А вот когда в Киев прилетел главный радиолог ВС СССР с группой генералов и ученых (я их встречал в киевском аэропорту), то все они уже были в белой спецодежде и респираторах «Лепесток‑200». К тому времени во все части были доставлены тысячи комплектов спецодежды и обуви, респираторов.
Начальник химвойск армии лично ежедневно ездил в боевой химмашине, производил замеры уровня радиации в различных точках станции и за ее пределами. Наносил обстановку на карту, а вечером докладывал генералу армии Ивану Герасимову. Они изучали карту, обсуждали, проблемные вопросы сравнивали с другими сообщениями и докладывали информацию в Москву. Утром по радио, телевидению передавали сообщения о радиационной обстановке в районе Чернобыля. Данные были сильно занижены…
В июне в садах начали созревать вишни, яблоки, груши… Все это было заражено. Но многие из ликвидаторов срывали их и ели.
Большинство ликвидаторов работало сутками, люди сильно уставали. А вот в моих трех омедб после обустройства, обеспечения всем необходимым, постройки бань, оборудования хороших столовых, асфальтирования территорий количество работ уменьшилось. Больных было мало, в основном обследуемые, получившие дозы более 25 бэр: операции в наших условиях были запрещены.
В этот период я решился подойти к начальнику медслужбы ВС СССР генерал-полковнику медицинской службы Фёдору Комарову с предложением оставить развернутыми три омедб, часть самых необходимых врачей и фельдшеров, санитарный транспорт, а остальных отправить по домам. Фёдор Иванович Комаров отругал меня:
— Ты что, не знаешь, что там больше 90 тонн урана лежит? Он может рвануть в любой момент. Что тогда будем делать? Кто будет оказывать медпомощь большому количеству пораженных? Пусть медики стоят и ждут. Когда будет угроза устранена, тогда и отпустим.
Только осенью два медбатальона были отправлены в пункты постоянной дислокации, а омедб 41 тд работал в чернобыльской зоне два года.
Где-то в начале сентября у меня начались проблемы со здоровьем. Причем забеспокоило все сразу: и голова, и сердце, и давление, и печень, и суставы… Меня госпитализировали в Чернобыльский госпиталь, потом перевели в Киевский, я оказался в Москве в Главном военном клиническом госпитале имени Н. Н. Бурденко и наконец — в клинике военно-полевой терапии в Ленинграде. И тут главный терапевт ВС СССР генерал-лейтенант медицинской службы Евгений Гембицкий (я его хорошо знал, и он меня помнил со времен учебы на 1‑м факультете ВМА имени С. М. Кирова) сказал мне:
— Слушай, Слипченко, мы обычно об этом не говорим, но я тебе скажу прямо: все твои болезни — от наличия в организме большого количества трудновыводимых радионуклидов. Они выводятся из организма десятилетиями. Период полувыведения цезия‑137 в среднем 110 суток, плутония — 100 лет (из костей) и 40 лет (из печени) и так далее. А в результате воздействия излучений на радиочувствительные органические вещества (клеточные ферменты, рибонуклеиновые кислоты, нуклеопротеиды, клеточные мембраны и др.) в организме возникают различные радиохимические и биохимические процессы. Происходит радиолиз воды, и образуются активные радикалы и перекиси, которые вступают в реакцию с белками, ферментами, другими биологически активными веществами. В итоге нарушается ход обменных процессов. В организме образуется много вредных веществ, которых в норме нет. Это и приводит к развитию различных болезней. Ты не один такой. Но ты не падай духом, вывод этих радионуклидов из организма можно ускорить. Поэтому принимай внутрь то, что я тебе порекомендую, — много жидкости, ягоды, овощи, фрукты…
Я строго выполнял его рекомендации и уже через два месяца почувствовал улучшение. После обследования я продолжал периодически ездить в район аварии на один-два дня, иногда на неделю, так как там были мои подчиненные. Теперь везде чувствовался порядок, через Днепр и Припять ходили паромы, саркофаг достраивался. Как-то ждали Михаила Сергеевича Горбачева, но он испугался, обманул, не приехал. Хотя приезжали многие известные артисты, выступали перед ликвидаторами. Посещал я ЧАЭС и в 1987 году…
В последующие годы стало модно швырять камни в коммунистов и Советскую Армию, забывая о правде и справедливости. Но абсолютное большинство людей, оказавшихся волею судьбы в районе атомной катастрофы, независимо от должности и партийной принадлежности вели себя достойно. Были там и трусы, и мародеры. Как и на любой войне. А ликвидация последствий аварии на Чернобыльской АЭС была войной не на жизнь, а на смерть.
Мы — победили.
Полковник медицинской службы в отставке Василий Слипченко, участник ликвидации последствий аварии на ЧАЭС
Приветствую тебя гость! Что-бы иметь более широкий доступ на сайте и скачивать файлы, советуем вам зарегистрироваться, или войти на сайт как пользователь это займет менее двух минут.Авторизация на сайте
Блог О Зоне Отчуждения
Обсуждение
