Привезли нас сразу из Киева в Чернобыль, то есть мы сразу же попали в зону, что оказалось для нас полной неожиданностью.
Сам въезд в зону через пропускной пункт уже насторожил: что, мы будем жить в Зоне? Когда нам выдали лепестки, я не помню, но пока мы стояли на шлагбауме, кто-то заглянул в наш крытый кузов и сказал, что их надо надеть. Первый проезд по зоне для моих впечатлений не дал ничего, закрытая тентом машина не экскурсионный автобус. Выгрузились в небольшом селе, оказалось - это и есть райцентр, на территории которого распложена аварийная станция. Завели в какое-то большое здание, где мы впервые увидели карту загрязнений. Пятно было очень вытянутым в сторону Белоруссии, да и вообще здесь выяснилось, что понятие десятикилометровой, тридцатикилометровых зон, понятие очень условное, просто исторически возникшее и сохранившееся до сих пор. Одно из первых впечатлений то, что вроде как зараженная зона, а народ ходит по улицам без респираторов. Кто задал этот вопрос, я не помню, но ответ нас поразил и не удивил одновременно. Оказывается, сам Чернобыль под заражение не попал. Конечно же, фон вдвое превышал естественный, что для многих мест Украины и Белоруссии, на тот момент было почти нормально. Но его отселили, так как это райцентр, а надо же штаб где-то держать.
Дальше нам объяснили, что мы должны будем делать охранную сигнализацию вокруг зоны наибольшего заражения, то есть вокруг десятикилометровки. Колючку для нас уже натянули, и занималась этим прибалтийская дивизия, на территории которой мы и будем жить, мало того, что они натянули колючую проволоку, они сняли грунт вдоль нее, так как это будет дорога для тех, кто эту сигнализацию будет обслуживать. Когда у нас появились пропуска, тоже не припомню, но почему-то мне кажется, что выдали их то же в этот же раз, по крайней мере, в самом Чернобыле я не был больше не разу. Нас распределили по бригадам, каждая из которых получила свой участок, были назначены сроки готовности и сдачи объекта. То есть прошло нормальное производственное совещание, после которого часть поехала в Белоруссию, часть - Украину. Помню точно, что белорусских участков было более чем вдвое больше чем украинских, что тоже для меня, по крайней мере, оказалось несколько неожиданно, хотя о том, что Белоруссия пострадала изрядно, знали и до того. Но все же в прессе в основном шла речь о бедах украинцев, а об их соседях почти молчали. После этого нас снова загрузили на машины и развезли по палаточным лагерям прибалтийской, по-моему, рижской, но боюсь соврать, дивизии.
Палаточный городок находился километрах в сорока от въезда в тридцатикилометровую зону, так что ехали мы не меньше часа, а может и подолее. То есть, как только мы приехали, нам показали палатку, где мы будем жить, и мы, побросав вещи, которых почти не было, и инструменты отправились есть. Здесь, как выяснилось, нас должны кормить бесплатно, по нормам офицерского пайка. Не знаю, как было тогда в других местах, но здесь конкретно, во-первых, это было на убой, во-вторых, весьма вкусно, хотя разнообразием, конечно, не страдало.
Хотя, может быть и не бесплатно, а просто потом вычиталось из наших зарплат, этого я не помню, так что оставим возможность и такого варианта. Собственно на работы мы выехали на следующий день, нам объяснили, что наш рабочий день должен составлять четыре часа, по приезде из зоны мы должны переодеваться в чистое, и так далее в том же ключе, то есть основной инструктаж по проведению работ. Поев мы вернулись в палатку и стали устраиваться, заодно знакомиться со старожилами, которыми были те самые рижане. От них мы в первый же день узнали, где можно купить самогонку, узнали и традиционную норму – трехлитровая банка на пять человек. Естественно, что, получив такую информацию, тут же заслали гонцов, и вечер прошел в общей «прописке», вообще, еще раз напоминаю, что официально в зоне и там, где жили ликвидаторы был сухой закон, и купить хоть какое-то спиртное в магазине было невозможно, но к выпивке все относились очень спокойно. Так в нашей прописке участвовал не только лейтенант командир взвода, но и командир роты, и рядовые партизаны. Как относились к выпивке срочников, не помню, так как с ними пришлось общаться очень мало, но почему-то мне кажется, что и там особых проблем не было.
Дорога до места работы заняла больше часа. Сразу же с первых часов у нас были армейские дозиметры общего фона: не индивидуальные, а те которые используются при работе разведгрупп. Дозиметры были вполне исправные и показали нам фон на месте работ от 100 до 300 милли р/час. А вот индивидуальных дозиметров накопления не было. Работа была простой и монотонной, проволока была уже о натянута, нужно было найти место скрутки и пропаять, чтобы получить единый шлейф. Работать всего лишь по четыре часа показалось очень странным, и рабочий день закончился непривычно быстро, на обратном пути нас завезли в столовую, где мы пообедали за свой счет. Но и там цены, даже по тем временам, оказались совершенно смешными, то есть на полный обед с двойным мясом, сметаной, салатом соком ушло меньше рубля, то есть за такой же обед дома, в институтской столовой, я проедал рубля полтора.
Первое, что нас удивило и на что мы обратили внимание, это то, что машину при въезде и выезде из зоны не сменили, а только обнюхали дозиметрами. Так мы впервые узнали, что кроме официальной тридцатикилометровки, есть и неофициальная зона с повышенным фоном. В среднем там фон от естественного повышен в два три раза, но ее никто не отселял, и именно в этой зоне в основном и жили ликвидаторы, а вот за эту зону на грязной машине, конечно, выехать можно, но довольно сложно, тем более, что очень легко нарваться на передвижной пост контроля, а тогда возможны крупные неприятности.
Приехав в лагерь естественно начали мерить все, что не попадая – землю одежду, еду. Видимо такой подход для старичков был не нов, они работали в зоне уже около месяца и насмотрелись на всякое, так что с их стороны особого интереса не было, своими дозиметрами они не пользовались вообще. Выяснились некоторые интересные для нас вещи: наша грязная одежда из зоны уже после первого дня стала фонить с силой около ста миллирентген, средний фон в лагере был около 200 микро рентген, то есть в 13 раз выше естественного, а вот за забором около 50 микрорентген, то есть в лагере фон совершенно однозначно был выше, чем на остальной территории. Думаю, что это было связано не с тем, что лагерь поставили на пятне, просто натаскали с работы, как и положено несунам, с чем работаем то и имеем.
Следующие два или три дня проработали в том же режиме, четыре часа на дорогу, четыре на работу, обед в придорожной столовой, вечером ужин и трехлитровка на пятерых, но уже совершенно точно, что к концу первой недели нам всем стало очевидным, что с такими темпами работы, мы сделать заданный объем в заданные сроки не успеваем. Что сработало, я не берусь судить, но к концу второй недели мы перешли на нормальный восьми часовой режим работы, а к концу третей работали весь световой день. То есть выезжали из части еще про рассвету и возвращались по темноте, то есть в зоне проводили часов по 12 – 16. сколько мы за это время схватили, не знаю, потому как даже дозиметром фона пользоваться перестали. В последние дни мы перестали выезжать из зоны на обед, ели прямо там, консервы грели на горелке, на ней же заваривали «какаву», и каждый вечер три литра на пятерых. Так, как я пил в этой командировке, я не пил ни до того ни после того, но интересно то, что если не считать единственного случая, когда у нашего пития был еще и повод, мы съездили за добавкой, а на следующие утро половина бригады утром встать не смогла, тогда они приехали работать только после обеда, все остальное время на работе наше гуляние никак не отражалось. Закончить мы все же успели, по этой причине на десятку новых людей не потребовалось.
На этом этапе своей командировки, мы почти не видели ничего, так как сама колючка на нашем участке проходила достаточно далеко от жилья, поэтому пара домов без жителей особого психологического нажима не произвели. Что мы тогда отмечали — полное отсутствие крыс и наличие нутрий, практически, в любой воде. Причем эти зверушки успели обнаглеть до предела и никого не боялись. Они, конечно, не подпускали вплотную, но и не прятались, можно было на них смотреть ровно столько, сколько душе угодно, только вот почему-то задерживаться не хотелось. Другой живности в зоне я не помню, то ли она успела одичать и хорошо пряталась, то ли ее отстреляли, такие слухи то же ходили, то ли вымерла от радиации и бескормицы, во что верится слабо.
С дозиметрами индивидуального накопления было следующее, нам их выдали только на второй неделе, так как говорили, что их не хватает, потом собрали еще за неделю до окончания работ под предлогом того, что нужно их обработать, что бы успеть приготовить нам справки. Зачем был весь этот цирк, честно говоря, не очень понятно, потому как в справках у всех была указана одна цифра 0,4 бэр. Если учесть, что бэр практически эквивалентен рентгену в час, то такую дозу даже при минимальном фоне мы набирали за 2 – 4 часа работы, а их у нас было во много раз больше. Плюс к тому, каждый работал немного на разных участках, некоторое количество разных дней и так далее и так далее, то есть исходя из элементарной логики, мы должны были набрать по минимуму 17 – 18 бэр, да и то если бы мы работали, как положено по четыре часа в день. Можно было разделить это число на 10, 20 или на 30, но у всех получились бы разные цифры и хоть как-то они выглядели бы естественнее. Это если делать расчет, что что-то скрывалось и обманывалось. Я же думаю, что в данном случае сработала элементарная неразбериха, правая рука не знала, что делала левая и так далее в том же стиле.
Вообще, это одна из тех проблем, которая для тех времен оказалась первой путаницей мешающей осознать, кто, что и как получил. До этого все поражения от радиации о которых говорилось и показывалось приводилось в рентгенах. То есть во всех учебниках, правилах техники безопасности, уставах приводились следующие цифры: до 50 рентген, безопасно, от 50 до 200 поражение, которое требует серьезного медикаментозного лечения, свыше 200 практически гарантированная операция по замене костного мозга, свыше 800 гарантированный летальный исход. Теперь же стали говорить о БЭРах, что это такое, как он считается этот биологический эквивалент, я так до конца и не понял, так как формула достаточно сложна и содержит слишком много параметров. О том, что БЭР практически эквивалентен рентгену нам сказали, когда мы получали справки. Сами справки мы получали уже в Новосибирске, по крайней мере, я.
Надо отдать должное последующей работе социальных служб и врачей, с которыми мне приходилось сталкиваться. Их всех интересовало наличие справки, а не то что в ней указано на тему полученных доз, после предъявления справки всегда следовал вопрос, а, сколько реально по вашим подсчетам. Вполне допускаю и такое предположение, что для того чтобы гасить панику указывать всем минимально возможное, такое тоже могло быть. Дата отъезда была назначена заранее, так что завершение работ подгонялось нами так, чтобы выехать сразу, а не сидеть здесь ни одного лишнего дня, но все равно не получилось, мы уже собрали свои вещи, сдали инструмент, но нам сказали, что отъезд будет только через сутки или двое.
А на следующий день, вдруг совершенно неожиданно появился кто-то из управления и сообщил нам, что ставиться еще одна колючка, вокруг Припяти. Туда тоже едут наши ребята, но по каким-то причинам набрать нужное количество не получилось и не хватает столько-то человек, а соответственно, кому-то из нас очень желательно остаться еще на две недели. Как я остался на еще один срок я не помню. Не помню ни мотивации, ни того, как это происходило, было только чувство тоски, ведь я уже совсем собрался домой и психологически никак не рассчитывал задерживаться. Это не был страх, как говорит мой опыт, страх имеет свойство притупляться, в случае если он давит постоянно, да и честно говоря, я не помню, что бы он был вообще. Все же это не свистящие вокруг пули и грохочущие разрывы, не надо идти в атаку, выскакивать из окопа, но домой уже хотелось это точно.
Кроме того, вторая колючка вокруг Припяти уже совершенно очевидно была нужна только для защиты от мародеров. О них мы уже знали, так как на периметре, напоминаю, что это была охранная сигнализация, начали тянуть службу те срочники о которых я уже упоминал. Точнее, они начали работать еще до того как колючка начала действовать, но без сигнализации, их деятельность была малоэффективной. Но по мере включения шлейфов попавшихся становилось все больше, была взята не одна темная личность, которые стремились вынести из зоны оставленные там ценности. Так рассказывалось о кадре с десятком часов на обеих руках, о мужиках с мешками полными самого разного барахла и много других историй. Делились этими историями с нами офицеры, с которыми мы по-прежнему потребляли нашу чернобыльскую норму. Привожу это я к тому, что честно признаться одно дело закрывать зону наибольшего заражения от дураков, которые могут туда попасть, совсем другое дело отдавать свое здоровье из-за какой-то дряни. Настроение это ни как не улучшало.
Тех, кто согласился, в этот же день перевезли на новое место жительства. Была это какая-то школа, где стоял батальон киевской милиции, которая несла охрану на объектах внутри зоны. Снова поиски источника живительной влаги, который тоже оказался рядом, и найден был по подсказке той самой милиции, которая в частности смотрела за тем, чтобы соблюдался сухой закон. Вечером «прописка» на новом месте, новые знакомые, неплохие ребята, в основном коренные киевляне. Разговоры за Киев, за панику в первые дни после аварии, обсуждение партийных и советских начальников, кто как себя повел, кто вывозил семьи, кто не вывозил, кто просто сбежал, кто работал, кто не работал. Пожалуй, такого плотного интереса к начальству я не встречал нигде. Эти люди не просто знали, кто, как поступил, они знали некоторые детали того, как была организована эвакуация, как боролись с паникой, как перекрывали пути возможного распространения радиоактивности, и почему-то, в этих разговорах, во многом все замыкалось на самых разных начальников, как будто это они сами перекрывали, гасили или ловили.
Заходили, конечно, у нас разговоры и о том, кто как попал на эту работу. Я уже упоминал, что не встречал людей, загнанных насильно, у всех у нас был выбор. Особенно меня поразил один милицейский прапорщик из Киева, увы, ничего о нем не помню, кроме того, что звали его Володей. Его объяснение звучало очень просто: "Я двадцать лет фигней страдал, за казенный счет, пора долги отдавать..."
До приезда группы, с которой мы должны были работать в Припяти, прошло, наверное, дня три, такие вещи плохо держатся у меня в памяти, все это время проходило совершенно однообразно, днем я отсыпался, а вечером лечился с киевлянами. Только один раз, за это время меня побеспокоили, причем, как всегда, это произошло, неожиданно и не вовремя. Не помню причину, скорее всего какой-нибудь повод типа дня рождения, или конец недели, но засиделись мы дольше обычного, выпито тоже несколько больше, чем привыкли, и вдруг, не свет не заря меня трясут, ничего не могу понять, я вообще «сова» и с утра просыпаюсь долго и трудно, а тут и легли уже с рассветом, а сейчас явно не полдень. Наконец, с большим трудом осознаю, что на одном из участков сданной нами колючки лось прошедший мимо порвал кабель и надо срочно его скрутить. Наши уже все уехали из тех, кто остался я единственный, кто хоть представляет, как это можно сделать. Здесь необходимо небольшое пояснение, хотя я и работал в связи в основном с телефонными станциями, коммутаторами, и охранными сигнализациями, но мне приходилось крутить связные кабели до сотни пар. В данном случае и кабель был другой, и надо не крутить, а паять, а все же я был единственным, кто представлял, этот процесс. Вот меня и трясли, так как аварию надо устранять срочно, а некому, не из Киева же везти. Меня с какой-то горелкой, кусками терморукава и кембрика, собирают по принципу – я с трудом сообщаю, что мне надо для работы и это появляется по мановению волшебной палочки.
Такие сборы заняли, вряд ли больше получаса, и меня, загрузив в газик, куда-то повезли. Если честно, то, кроме того, что я поспал мало, для того чтобы выспаться, я просто еще был пьян со вчерашнего, ведь работать-то я не собирался, тем паче в такую рань. Дорогу я проспал на глухо, куда меня привезли, просто не знал. Помню, что было это посередь леса, там меня оставили одного, сказав, что за мной приедут, когда работу закончу, и то, что я остался один, было даже к лучшему, так как делать не очень хорошо знакомую работу под пристальными взглядами незнакомых людей всегда тяжело.
Кабель был порван крепко, так, что пришлось делать вставку метра на два. Первую муфту я спаял, довольно легко, а вот со второй возникли неожиданные проблемы. Дело в том, что с кабеля не было убрано напряжение, а оно было в той системе 600 v, ток конечно совершенно мизерный, так что когда ты трезв, то чувствуешь только легкое пощипывание. Но я-то трезвым не был, так, что колотило меня изрядно. Кое-как но концы я собрал, запаял, тут выяснилось, что забыл надеть терморукав, пришлось все переделывать. Но, в конце концов, с работой я все же справился, а для себя лишний раз получил подтверждение того, что пьяному на работе делать нечего.
Прикатил за мной БТР где-то через час, после того, как я закончил. Оказалось, что застава буквально в десяти минутах езды, но так как я сначала сделал, ребята подхватились, а система опять отказала, тогда второй раз они выждали некоторое время, пока она не проработала достаточно времени, чтобы убедиться, что все в порядке. На заставе я опять уснул. Сколько я прождал машину не знаю, но в конце-концов, меня отвезли, сначала в столовую, где хорошенько накормили и налили хорошей водки, напоминаю, в основном мы потребляли «с трех бурякив», потом отвезли отсыпаться.
После того, как приехали наши ребята, начались и работы. Теперь работа была непосредственно в Припяти. Нас привозили в РОВД, после чего мы, как правило, пешком, поодиночке расходились по своим рабочим участкам. Снова не выдали накопительных дозиметров, хотя и средние фоны здесь были существенно выше уже от 300 до 700 м-р/час. Были участки с фоном существенно выше до 50 рентген в час. Но они были небольшие по протяженности. Причем если на первой колючке, все как-то было очень ровно по фону, то здесь поразило, то, насколько неравномерно все легло. Так, допустим, знаменитое кладбище фон больше 200 рентген в час, над ним, так же как и над реактором, почти постоянно висели вертолеты, которые его поливали, какой-то химией, чтобы создать пленку и не допустить выветривания. Буквально в 100 метрах от кладбища проходила наша колючка, где было всего несколько рентген, да и то на протяжении нескольких десятков метров, а до этого кусочка и после него, снова несколько сотен миллирентген. То же самое можно сказать и об участке «мост через Припять», который выводил прямо на станцию, до которой по прямой от колючки было метров семьсот с фоном 50 рентген, или о гаражах, фон около 100 рентген, а на нашем рабочем месте около 10 рентген.
Естественно, мы не делали замеры на этих страшных участках, но в том самом РОВД, где мы каждый день начинали и заканчивали свой рабочий день, была схема, на которой была нанесена радиационная обстановка, которую передавали милиции военные.
Вообще Припять очень сильно напоминала мне Академгородок в котором я вырос и живу до сих пор. Такой же небольшой, компактный и уютный, конечно же, не было сосен, а были яблони, с налитыми красными огромными яблоками, но все равно, очень что-то родное и близкое было в этом брошенном городке. Вот здесь на психику нам надавило всем, да и ездили мы теперь на работу не в крытом грузовике, а в КуАЗе, так что имели возможность видеть все эти брошенные деревни. Особенно на меня подействовали названия сел – как вам умершее село с названием Полесское. Только теперь стало понятно, что прямо в сердце наших славянских земель, очень надолго, на десятилетия, если не на столетия останется страшный шрам, а может и хуже – гнойная рана, которая, совершенно очевидно будет очень сильно мешать жить.
Кроме нас в Припяти работал народ, который занимался сооружением защитных гидрологических сооружений. Говоря простым языком, строилась дамба, которая бы помешала попаданию зараженных сточных вод в Припять и соответственно в Днепр. То, что я видел, выглядело так – земляной вал высотой около метра, может быть чуть меньше, закрытый полиэтиленовой пленкой. Кто работал над этим, я не помню, хотя мы и разговаривали несколько раз, но были это не солдаты, и не партизаны а такие же вольнонаемные.
Кроме того, работали бригады от киевской милиции, которые, занимались установкой охранной сигнализации на домах. Блокировались только подъезды и окна первого этажа. Вообще, вся колючка вокруг Припяти делалась исключительно против мародеров, которых было очень много. Их отлавливали десятками, но, судя по тому, что их не становилось меньше, видимо был хороший рынок сбыта, да и само это дело было очень выгодным. Уже тогда в 86-ом многие квартиры и дома были разграблены, стекла по первому этажу забиты фанерой. Ребята из милиции говорили, что они делают все что могут, но прикрыть весь город они не в состоянии, тем более, что многое разграблено до того, как вообще там начали работать. Сам я этого, конечно, не видел, по той простой причине, что нам было некогда, только из разговоров с милицией, с которой мы на этом этапе работали очень плотно, я могу судить о положении вещей. Причем, милиции было совершенно ясно, что они не сохраняют для хозяев, а просто пресекают распространение грязи по Союзу.
Конечно же, не могло быть так, что бы все было только хорошо, в нашей работе. Как всегда находится что-то, что потом много времени встает как символ. Был случай, когда на одном из участков, а конкретно около моста, где фон был один из самых жестких, парень, который по нему прошел, допустил брак, он очень некачественно пропаял, другой человек, который подошел к этом участку следом, это обнаружил. Стало очевидно, что человек испугался, он просто очень торопился и лепил припой не прогревая. Второй пошел по его участку устранять брак, когда он вовремя не дошел, до пункта сбора, его пошли искать. Когда выяснилась причина, то совместными усилиями его участок был переделан. Мне очень не хочется называть фамилии и имена в этом случае. Но так распорядилась судьба, что тот, кто струсил, умер одним из первых, буквально года через три – четыре. Причина смерти – лейкемия.
Вообще стоит отдельного разговора, на кого и как подействовали полученные дозы. У меня есть знакомый, работавший непосредственно на реакторе, крутил кабеля для системы контроля. Он заведомо получил больше, наверное, чем мы все вместе взятые, но, тем не менее, он заболел одним из последних, и пережил тех, кто получил существенно меньше. Я тоже счастливчик, до сих пор у меня хватает здоровья, чтобы вести активный образ жизни, и бороться с возникающими заболеваниями, но еще раз повторяю, таких не много. Опять же отдельного разговора заслуживает и «Союз Чернобыль», если изначально это действительно была организация, которая отстаивала права пострадавших от катастрофы, то после того, как стал разваливаться Советский Союз, там пошла такая ничем не прикрытая возня за деньги, которые прокачивались через эту организацию, что стало просто противно с ними общаться. Сейчас я стараюсь вообще не иметь с ними дела, на их собрания хожу только для того, чтобы встретиться с теми с кем я работал. Но таких последний раз не было ни одного, их практически полностью заменили их жены, вдовы, дети и переселенцы, челябинцы с семипалатинцами.
Но, возвращаясь к работам в Припяти, могу сказать только то, что и прошлый раз. Мы делали свою работу, и занимало нас только это. Как во всякой работе возникали и неурядицы и удачи, как и прошлый раз, наш рабочий день совершенно незаметно удлинился до нормального восьми часового и даже немного больше, чтобы успеть закончить работу вовремя. Правда, в Припяти мы уже никогда не обедали, всегда выезжали в столовую за зону.
Всему рано или поздно приходит конец, так же была сделана колючка вокруг этого городка. Встал вопрос кому-то надо задержаться на несколько дней для сдачи объекта в эксплуатацию. О том кто будет сдавать объект, естественно, решался вечером, за столом. Стало понятно, что из той команды, которая там работала полностью схему и все возможные работы знают только двое. Одним из этих двоих был я, все же станционщик среди линейщиков. Мы не стали много рассуждать, а просто кинули на пальцах, кому оставаться. Выпало мне.
Сдача объекта это отдельная песня и отдельная работа для монтажника. Я выезжал утром, садился в РОВД за книжку и ждал, пока у эксплуатационников возникнут вопросы. После этого мы разбирались с возникшей проблемой, и я снова садился за книжку.
Сдача объекта закончилась дня за три – четыре, итого, срок моей командировки оказался чуть больше полутора месяцев. Пора было и домой. Вместе со мной в Киев поехали и ребята, с которыми я успел хорошо познакомиться за время второй части командировки. Вообще за счет того, что я жил один, какое-то время у меня оказалось как бы две компании, с немного разными режимами жизни, которые я умудрился совместить. Наши работы заканчивались раньше чем, приезжали милиционеры, и к их приезду мы успевали справиться со своей нормой. А так как с ними у меня сложились хорошие отношения, то естественно они приглашали меня к себе, и я там тоже повторял свою норму. Но, тем не менее, с утра удавалось оставаться работоспособным, спасибо моему организму, который переваривал спиртное в таких количествах.
Из Киева я улетал один, и, честно говоря, после изрядной пьянки на дому у одного из моих Киевских знакомых, как брался билет, откуда он брался, как у меня в мешке, а ездил я с рюкзаком, оказался котелок в смазке, я не помню. Котелок по приезду естественно я проверил на фон, не звенел, видимо, был взят с каких-то киевских складов. Это был единственный сувенир, который я привез из этой командировки, но и он у меня не сохранился, его украли в одном из походов.
Рассчитались с нами по тем временам очень щедро, по крайней мере, если иметь в виду расчеты с государством. Я получил, что-то около четырех тысяч рублей, на машину, чуть-чуть не хватало, да честно признаться не очень и хотелось. Но такие деньги можно было заработать и за пару месяцев на шабашке. Один из моих знакомых перекрывал крыши свинарников и там получил, ровно столько же, я это помню, потому, как много шуток у нас с ним прошло на тему запаха и светимости денежных купюр.
Вообще-то в памяти остается мало, до обидного мало... Хотя некоторые картинки стоят потом как фотографии. Одна из таких фотографий это грабеж аптеки в Припяти. Да я принимал участие в этом мародерском мероприятии. Так было.
Мне не стыдно за то, что тогда произошло. А случилось все следующим образом. Как я говорил, мы на Припяти очень плотно работали с милицией, которая занималась охраной объектов в этом городе. Так вот уже по окончанию работы, мы возвращались в РОВД, когда около поликлиники встретили ребят из патруля, которые рассматривали выбитую дверь в поликлинику. Разговорились, и они пригласили нас на осмотр внутренностей. Делать было нечего, помню, что по каким-то причинам мы возвращались несколько раньше, чем должен был прийти за нами автобус, вот мы и пошли с ними. Ребята были из свежей смены, по этому ходили с дозиметром и все подряд мерили. Особых следов погрома внутри не нашли, большинство дверей было закрыто и цело. Почти сразу нашли, куда стремились мародеры – в аптеку. Погром там был изрядный: видно, что что-то искали, решили, что искали наркосодержащие лекарства, тут кто-то из киевлян увидел, таблетки содержащие йод, среди наших грамотных не оказалось. Тогда он объяснил, что эти таблетки необходимо пить, что бы цезий не замещал его в организме, таким образом, его накопление в организме будет происходить существенно меньшими темпами. Не знаю, что на нас напало, но мы начали перерывать эти кучи из лекарств, в поисках этих стандартов. Это была какая-то напряженная и очень скоростная работа. Не знаю, я всегда очень не любил и не признавал ни каких таблеток, так что точно знал, что я их потреблять не буду, но копался в этих кучах с таким же остервенением как и все остальные. Вдруг кто-то произнес о том, что все это поди светится так что есть их хуже чем яблоки. Тут же сделали замеры. Оказалось что фон даже ниже чем средне естественный. Но то ожесточение, с которым мы только что копались, куда-то делось, уже очень лениво покопали еще немного, разделили среди желающих то что успели найти и двинулись осматривать дальше. Как ни удивительно, кроме аптеки оказался взломанным кабинет стоматологии. Его не разгромили, и было ощущение, что врачи только на минутку вышли и сейчас вернутся, все инструменты аккуратно стоят на своих местах, как и положено накрытые салфетками.
Честно признаюсь, что для меня соблазн был очень велик. Стоматологический инструмент почти идеально подходит для мелких поделок, и было большое желание, собрать все и унести с собой, тем более что мы хорошо понимали, что этими инструментами уже никто никогда не воспользуется. Это было одно из тех обстоятельств, которые очень давили на нашу психику, именно вот такие детали белье на балконах и во дворах, уже посеревшее от пыли, куклы в окнах разложенный и готовый инструмент этого кабинета...
Пожалуй, более тяжелое впечатление на меня лично оказывали яблони, которые в Припяти росли повсюду. Яблоки уже поспели и ветки от них пригнулись, чуть ли не до самой земли. Нам приехавшим из Сибири, где такие яблоки можно увидеть только на прилавках, было очень трудно на них смотреть, так как мы-то к тому моменту уже совершенно точно знали, что каждое такое яблочко светится, так что даже никакому фону не снилось. Есть их мог только самоубийца. Так вот, если к виду белья, которого осталось на веревках на удивление много, я как-то привык и почти перестал замечать, то вот с яблоками было хуже. Почему-то каждый раз, когда они попадали в поле моего зрения, мне становилось физически больно за этот загубленную землю в целом и за Полесское и Припять в частности. Это трудно объяснить, но это действительно действовало на меня как что-то причиняющее физическую боль.
Мы очень мало говорили между собой о своих ощущениях, о том кто и как воспринимает все окружающее, скорее даже наоборот, как-то старались избегать в своих разговорах, того, что на нас все это давит, но почему-то практически каждый вечер, звучал тост за срочников, которые эти яблоки жрут, как оглашенные. Мы очень много говорили о том, что здесь в зоне, не должно было быть этих молодых дураков, которые не в состоянии отрегулировать свои желания с будущим нездоровьем.
Странно, в моем теперешнем описании, все получается на много эмоциональнее, чем было на самом деле. Тогда было все проще и обыденнее. Именно обыденность происходящего было главным, что нас тогда окружало, не было ни надрыва, ни истерик, просто эта чертова колючка, которую надо собрать в единый шлейф. Нет кислоты, кончается газ, вышел цинк. Все просто, просто делается определенный объем работы. Мы также работали и у себя дома, только там, по окончанию работы мы не ехали до дома мимо мертвых сел. Но это опять же не обсуждалось, а принималось как данность, вот сейчас мы работаем здесь и сейчас, все...
Источник - nikolay-siv.narod.ru
|
Блог О Зоне Отчуждения
Обсуждение
