Дата: Понедельник, 30.03.2020, 13:10 | Сообщение # 1
Удаленные
Администраторы
Падение ракеты в посёлке Брин-Наволок
Брин-Наволок — крупный посёлок в Холмогорском районе. В январе 1983 года ракета-носитель, запущенная с космодрома Плесецк, упала на лед Северной Двины в районе поселка. После взрыва образовалась полынья диаметром 100 метров, а сама ракета утонула. Гептилом были заражены огромные площади, в том числе в поселке. В городах и поселках ниже по течению надолго отключили воду.
«Это произошло в январе — феврале 1983 года, когда я прослужил менее года срочной службы…
Так уж получилось, что я служил в своём родном городе (город Мирный, в Архангельской области; более известный, как «Космодром Плесецк») и иногда имел возможность приходить домой в увольнения. Собирался в гости к родителям и в ту пятницу. Но жизнь полна неожиданностей: едва я положил телефонную трубку, сообщив родителям, что завтра приду в увольнение, как раздался телефонный звонок. Звонил начальник медпункта, старший лейтенант Чичеров.
“Терновых, сколько можно разговаривать по телефону?!” — произнёс он крайне раздражённым тоном, — “Немедленно собирайтесь с сержантом Лисовским, сейчас за вами придёт машина. И возьмите укладку первой помощи!” С этими словами старший лейтенант положил трубку. Вот это новость! Куда собираться? Вторая половина дня, никаких боевых стрельб не предвидится, об учениях или работе в центре связи обычно предупреждали заранее…
И почему брать с собой укладку (довольно приличных размеров ящик, содержащий большинство средств, необходимых для оказания первой помощи), если обычно обходились сумкой санинструктора? На обеспечение каких-то мероприятий, как правило, отправлялся один санинструктор – так почему же в этот раз надо ехать вдвоём? Непонятно… Но приказы не обсуждаются – мы быстро собрались, и за нами действительно пришла машина из гарнизонного госпиталя.
На вопрос, куда едем, водитель ответил предельно коротко: “На аэродром!”.
Ещё того интереснее! Никогда прежде на аэродром нас не вызывали, там была своя медицинская служба.
Зачем на аэродром? Этого не знал и водитель… Немного яснее стало, когда машина выехала на взлётную полосу и остановилась у вертолёта МИ-8.
Значит, нам предстоит куда-то лететь. В вертолёте неожиданно обнаружился знакомый – санинструктор из соседней части. Он — то и сообщил под страшным секретом, что нас отправляют к месту падения ракеты, а куда именно – тоже не знал. В вертолёт погрузили ящики с консервами и сухими пайками, и мы взлетели…
Полёт продолжался недолго, менее часа. Очень поразил вид архангельской тайги с воздуха: когда идёшь по лесу, можно пройти большое расстояние, и не встретить ни болота, ни озера. Но при обзоре сверху оказалось, что тайга напоминает лоскутное одеяло – маленькие участки леса постоянно перемежаются небольшими болотами, изредка – озёрами. Впрочем, из-за зимнего времени было совсем непросто отличить болото от озера.
Но вот и цель путешествия – в иллюминаторе показалась огромная замёрзшая река с посёлком на берегу. На площадке, куда приземлился наш вертолёт, стояли ещё два таких же МИ-8, а чуть подальше замерло настоящее чудовище: гигант МИ-6. Неподалёку виднелось несколько очень больших палаток. Нас встречал офицер из медицинского отдела соединения, который и сообщил, что должна подъехать грузовая машина. В принципе, до посёлка можно было дойти и пешком (позднее мы узнали, что его название — Брин-Наволок), он был совсем недалеко, но нужно было забрать ящики с продуктами. А пока мы стали осматриваться…
Посадочная площадка была расчищена на высоком берегу Северной Двины, так что вид, несмотря на сумерки, был хороший. Прямо напротив неё, на середине реки, достигавшей в этом месте ширины метров 400 – 450, стоял какой-то небольшой домик. Нам сразу показалось странным, что весь снег вокруг домика на довольно большой площади взрыхлён и покрыт какими-то буграми – как оказалось, это и было место падения ракеты. С левой стороны от домика поверхность реки выглядела не менее странно: на большом пространстве – также посередине реки — имеющем неправильную вытянутую форму, снег был частично убран, а частично – расчерчен какими-то полосами. К этой зоне с берега было проложено что-то вроде дороги… Картина справа была не менее примечательна: от берега к домику тянулась тропинка, и широкая расчищенная дорога. Но, в отличие от тропинки, доходившей, по-видимому, до самого домика, дорога внезапно обрывалась небольшой площадкой, огороженной четырьмя вешками. Такова была общая картина места, где нам предстояло работать…
Но тут наконец-то подошёл ГАЗ-66 – все успели довольно основательно замёрзнуть: мороз стоял больше 20 градусов, солдатские шинели плоховато от него защищали – и мы стали загружаться. Выяснилось, что медикам, как привилегированной группе, выделили в посёлке помещение – здание парикмахерской. Почему-то она пустовала на тот момент; вроде бы, даже парикмахер бывал не постоянно, а приезжал раз в месяц. Четыре весьма холодные комнаты и коридор – вот и всё. К нашему сожалению, все продукты, что мы привезли с собой на вертолёте, забрали куда-то в другое место. Уже совсем стемнело, ночевать в нетопленном здании не было никакой возможности, и нас отправили в местный клуб. По дороге к клубу удивило обилие незнакомой военной техники: БТР с огромными антеннами на броне, ещё какие-то совсем непонятные конструкции…
Нам повезло – мы ночевали под крышей, но в относительно небольшом посёлке просто не было помещений, способных вместить такую огромную массу людей, и часть солдат жила всё это время в тех самых больших палатках; неподалёку от вертолётной площадки – зимой, на морозе…
В клубе все ряды кресел были сдвинуты к одной стене, а свободное пространство занимала масса солдат из самых разных частей и родов войск: я познакомился с моряками из Северодвинска, зенитчиками, и, конечно, ракетчиками. Неожиданно обнаружились два солдата-телефониста из нашей части – рядовые Комиссаров и Волобуев, они были здесь уже дня три, от них мы и узнали некоторые подробности.
Ребятам пришлось тянуть телефонную линию к тому самому домику на реке; в нём готовились к погружению водолазы. Выяснилось и происхождение странной “оборванной” дороги на льду Двины – сначала к полынье пытались прочистить дорогу бульдозером, но лёд не выдержал, трактор ушёл под воду, и бульдозерист едва успел выскочить. (Позже мне довелось встретить этого тракториста. Он шёл по улице слегка навеселе и страшно сокрушался, что утопил свой трактор на глазах у высокого военного начальства – генералов.)
Также мы узнали, что на реке – не единственное место работ, ракета разломилась на две части, и первая ступень – вернее то, что от неё осталось — находится в лесу, неподалёку…
Наверное, в этот день Ангелы-Хранители всего Брин-Наволока не спали: страшно подумать, что могло случиться, упади ступень ракеты, заправленная гептилом, посреди посёлка. Повезло его жителям и в том, что стояла зима, мороз, а гептил не испаряется при низких температурах. Столь же повезло им ещё в одном – выброс гептила пришёлся исключительно на лёд Северной Двины, на берег и в посёлок не попало ничего. Кроме того, гептил хорошо нейтрализуется простой водой. Конечно, всё живое в реке – погибло, да и воду из неё брать было нельзя, но всё же, проблем было бы не в пример больше, упади ракета на посёлок…
По иронии судьбы, буквально за три месяца до описываемых событий, мне пришлось побывать на курсах специальной подготовки санинструкторов. Тема курсов называлась: “Компоненты ракетного топлива и их воздействие на организм”. На первом месте в длинном перечне различных веществ стоял именно гептил, с пометкой – “чрезвычайно токсичен, пути проникновения в организм – любые”. Так что в общих чертах мы представляли, с чем придётся иметь дело, но совершенно не представляли, что можно сделать в случае поражения человека этим компонентом ракетного топлива.
Впрочем, о том, чем предстоит заниматься, я узнал в ту же ночь – под утро меня разбудил сержант и приказал отправляться за пробой воды из реки. Пробы воды брали каждый день: из самой полыньи и двух точек ниже по течению; одна из них находилась почти у самых Холмогор. Вероятно, не было подходящего транспорта – ехать за пробой воды пришлось на гусеничном ГТСМ. Кроме меня и водителя в транспортёр сел один из офицеров, и мы отправились, взяв с собой “батометр” — бутылку из-под водки, обвязанную шнуром и утяжелённую металлической шайбой.
Офицеры из медицинского отдела и СЭС были в Брин-Наволоке уже несколько дней, всё это время они постоянно брали пробы воды, проверяя их специальным индикатором на наличие примесей гептила. Не знаю, каковы были результаты у них, но ни одна проба воды, взятая нами в течение недели после приезда, не показала наличие компонента. Зато стоило посыпать немного индикатора на снег, смешанный с гептилом, как индикатор тут же менял цвет, даже несмотря на мороз.
Вначале мы выехали на берег Северной Двины прямо напротив места, куда упала ракета, вышли на лёд и отправились к полынье. Вблизи оказалось, что на месте падения лёд буквально взворочен, отдельные глыбы смёрзлись вместе в совершенном хаосе. И вот среди этого хаоса было сделано несколько прорубей – для работы водолазов; из них и брали пробы воды. Около одной полыньи находились две группы военнослужащих: два человека крутили рукоятки у какого-то громоздкого агрегата, а ещё несколько солдат поодаль ожесточённо раскачивали из стороны в сторону другой такой же агрегат. Выяснилось, что несмотря на тёмное время суток, подводные работы не прекращаются: работавшему водолазу подавали воздух с помощью ручной помпы; а вторую, неисправную помпу – пытались отремонтировать. Водолазы извлекали со дна реки фрагменты обшивки ракеты, а также остатки её приборов и агрегатов. Мы взяли пробу воды из свободной от водолазных работ проруби и отправились к следующей точке.
Ехать пришлось почти два часа, когда вездеход дошёл до места, уже совсем рассвело. Лунка для взятия проб была просверлена метрах в двухстах от берега, а Двина здесь имела такую ширину, что противоположный берег был плохо виден. С этого момента ежедневно один из нас в сопровождении офицера отправлялся “за водой”. Правда, на ГТСМ ездить больше не пришлось – буквально на следующий день прибыл УАЗ из медпункта нашей части, его вместе с водителем привезли на вертолёте МИ-6. Но взятие проб воды было только частью наших обязанностей…
Когда мы вернулись из поездки, время завтрака уже прошло. Для приготовления пищи и кормления военнослужащих выделили здание поселковой столовой, причём готовили еду большей частью местные, гражданские повара. Естественно, для солдат, истосковавшихся по “гражданской” пище это было настоящим праздником; тем более, что количество порций не ограничивалось – можно было подходить за добавкой хоть три раза; количество масла, сахара и хлеба также не ограничивалось. Не было и чётко выделенного времени на завтрак, обед и ужин – придти поесть можно было в любое время.
Единственным маленьким неудобством были небольшие размеры столовой – все военнослужащие в ней не помещались. Да ещё мешал какой-то настырный офицер, пытавшийся выгонять солдат из столовой на улицу, как только те получали свои порции, под предлогом того, что, так как помещение заполнено солдатами – не успевают есть офицеры. Впрочем, на него обращали мало внимания – кто же добровольно откажется покушать в тепле?
Дата: Понедельник, 30.03.2020, 13:17 | Сообщение # 2
Удаленные
Администраторы
Вот так и получалось, что за соседними столиками в столовой сидели рядовые и генералы…
К слову, это было неслыханным нарушением устава – не слишком строгое отношение офицеров к солдатам. Вероятно, все понимали, что работа тяжёлая и опасная, солдаты находятся в постоянном напряжении – и им прощалось многое. По какому-то не писаному правилу даже не требовалось отдавать честь старшему по званию – притом, что генералов среди офицеров было довольно много, и не только из нашего соединения. Например, однажды я ненадолго вышел из медпункта за водой – её привозили в посёлок в автоцистернах. Вернувшись и войдя в дверь, обнаружил, что все офицеры и солдаты стоят по стойке смирно, а прямо передо мной находится офицер в папахе с красным верхом – генерал. В следующую секунду я обнаружил на каждом его погоне по три звезды в ряд — генерал-полковник! Это был начальник Центрального военно-медицинского управления МО СССР Ф.И.Комаров. Выходя из нашего импровизированного медпункта, он пожал руку каждому из санинструкторов. Мы все были потрясены – как! генерал-полковник не погнушался пожать руки солдатам! Сержант Лисовский даже поклялся, что не будет мыть рук до конца службы.
Добрым словом вспоминаю офицеров медицинского отдела соединения, поделившихся с нами своей зимней одеждой… Солдат отправляли в командировку в крайней спешке, без тёплого обмундирования, а работать приходилось на морозе и ледяном ветру. Офицеры, большую часть времени находившиеся в медпункте, отдали нам свои валенки и зимние брюки – без их помощи многочасовое пребывание на открытом воздухе закончилось бы обморожением… Правда, и в самом медпункте было далеко не тепло. Все наши офицеры были определены на постой в дома местных жителей, санинструкторам же, кроме первой ночи, проведённой в клубе, пришлось ночевать в парикмахерской.
Нам стало ясно, что ночь будет весьма далека от комфорта, нужно было что-то придумать. И придумали – под шумок утащили из клуба пару зимних спальных мешков армейского образца – таких мешков привезли туда целую гору, так как первые ночи военнослужащие спали просто на голом полу, завернувшись в шинели. Чтобы не дуло через щели пола, на него постелили медицинскую клеёнку, сверху положили спальные мешки, а для создания ещё большего тепла – включили обыкновенные парикмахерские фены, предварительно опустив их к самому полу. Таким образом, удалось спать в относительном комфорте. Нам-то ещё было хорошо, а каково приходилось солдатам, жившим в палатках?
Военные врачи во время своего дневного пребывания в медпункте определяли наличие примесей в доставленных пробах воды и занимались приёмом местного населения, причём им была выдана команда – принимать пациентов с любыми жалобами и болезнями. Несмотря на это, были только единичные случаи обращения за помощью, и ни один из них не имел связи с аварией. Впрочем, точно так же не пострадал ни один военнослужащий из тех, кто занимался ликвидацией последствий аварии.
Кроме того, один из офицеров в сопровождении санинструктора выезжал в лес, к месту падения первой ступени (но работы там закончились буквально через два дня после нашего приезда, я на них так и не попал), а ещё один – к основному месту работ, полынье и гептиловому пятну посреди реки.
Нужно сказать, что никакого оцепления вокруг места падения второй ступени не было – к тому моменту местные жители уже знали, что не стоит подходить близко к полынье, а всё, что там происходило, было отлично видно и из посёлка. Происходило же следующее: границы токсичного пятна были определены и обозначены вешками, само пятно – разбито на множество квадратов и прямоугольников. На лёд выходили группы солдат, облачённых в защитные костюмы ОЗК и Л-1, но без противогазов. Каждой группе выделялся небольшой квадрат ледовой поверхности – это была дневная норма; как только её очищали – можно было покидать Двину и уходить на берег.
С момента падения ракеты успел выпасть свежий снег, присыпавший гептиловое пятно слоем в 25-30 см. Этот верхний слой снега аккуратно снимали обычными совковыми лопатами до тех пор, пока не обнажался слой плотного снега жёлто-зелёного цвета – “гептиловый пирог”, толщиной от 15-20 до 5 см, лежащий на самом льду. Этот “пирог” тщательно соскребали и целиком убирали в громадные мешки из гермокупорки – из такого же материала изготовлены офицерские противохимические костюмы Л-1. По слухам, вначале для уборки снега хотели применить бульдозеры, но случай с первым из них сразу показал нереальность такой затеи.
На берегу была установлена лебёдка, тросы от неё протянули до середины реки к закреплённому во льду блоку. Трос также был фиксирован к двум концам волокуши, изготовленной из большого металлического листа.
Волокуша выдвигалась почти к самым границам пятна, на неё укладывались мешки со снегом, и груз отправлялся на берег. На берегу в дело вступала отдельная группа, облачённая в костюмы Л-1. Мешки с волокуши подтаскивали к обыкновенной снегоуборочной машине, предназначавшейся для погрузки снега в кузова автомобилей, та включала свой транспортёр, и мешок поднимался до уровня кузова грузовика или самосвала – для транспортировки в карьер, к месту захоронения.
Тот, кто бывал на зимней рыбалке, знает, насколько холодно на льду реки или озера даже при небольшом ветре. А ветер в сопровождении сильного мороза – настоящее бедствие. Солдаты же находились на льду по нескольку часов, и, чтобы уберечь их от отморожения открытых частей тела, было приказано перед выходом покрывать лица специальной мазью. Этим приходилось заниматься санинструкторам.
Вот и представьте, сколько нужно времени, чтобы в одиночку обработать 150 – 200 человек, на которых уходила пара банок мази. Однажды я уже закончил обработку, убрал марлю и остатки мази, собравшись идти на лёд для наблюдения за работающими, как вдруг подошла ещё одна небольшая группа военнослужащих. Конечно, я стал возмущаться: мол, какого чёрта канителитесь и опаздываете? Не говоря ни слова, один из них поднял руку и указал на свою зимнюю шапку, видневшуюся из-под капюшона Л-1: на шапке была офицерская кокарда. Да, офицеры работали на льду наравне с солдатами, точно также убирая токсичный снег. По крайней мере – офицеры младших званий.
Медики, в отличие от ликвидаторов, не были облачены в защитные костюмы — у нас их просто не было. На валенках были надеты чулки от ОЗК – и всё. Вероятно, костюмы нам не выдали потому, чтобы санинструкторов можно было легко найти среди работающих.
Не прошло и получаса после выхода на лёд реки, как я основательно замёрз, несмотря на валенки, зимние офицерские штаны и офицерский полушубок – ветер буквально пронизывал. Хорошо ещё, что он был не слишком сильным и не мёл позёмку. Солдат от его порывов защищали противохимические костюмы, а мне пришлось несладко.
Удивительно, как быстро человек привыкает к самой нестандартной ситуации: работавшие на льду словно забыли, что ходят по дряни, в шесть раз более токсичной, чем синильная кислота. Кое-где, несмотря на напряжённую работу, слышались шутки, разговоры; а в одном месте я заметил в руках у солдат фотоаппарат, которым они фотографировали друг друга. Надеюсь, им удалось сохранить плёнку и получить фотографии…
Чтобы не замёрзнуть окончательно, я отыскал свободную лопату и принялся помогать счищать снег, но эта работа согревала плохо. Тогда начал таскать мешки со снегом к волокуше – и довольно быстро согрелся. Мешки со снегом именно таскали по льду, переносить их на большое расстояние было совершенно нереальным делом из-за огромных размеров мешков. Так и пошло – обойду работающих, потаскаю мешки, согреюсь – и снова в обход. Впрочем, работы на льду прекращались с наступлением сумерек, а зимний день на севере очень короток.
Чем занимались в свободное время жившие в палатках, я не знаю; а те, кто жил в посёлке, чаще всего кололи дрова для гражданских или просто ходили по посёлку – это не запрещалось. Забавно было наблюдать, как на каждом втором местном жителе, идущем по улице, красуются новенькие зелёные чулки от ОЗК – очень ценный предмет для зимней рыбалки! Или для полоскания белья у проруби – одна из хозяек, у которой квартировали военврачи, попросила для себя чулки именно с этой целью. А вот по дороге прямо навстречу идут сразу четыре генерала в ряд — и мы просто проходим мимо друг друга, не переходя на строевой шаг и не отдавая чести. Поодаль несколько местных остановили солдата и о чём-то расспрашивают: конечно, о том, как идут дела и не будет ли от этой аварии каких-то опасных последствий? В общем, как я уже говорил, люди очень быстро привыкли и перестали видеть в произошедшем что-то из ряда вон выходящее…
Буквально на следующий день после моей работы на льду случилось необычное происшествие: посреди дня, в нарушение графика, меня вдруг отправили за водой к полынье, и не с “батометром”, а с обычным графином.
Я дошёл до проруби, набрал воды в графин, про себя удивляясь такому новшеству, и уже хотел идти обратно, но замер на полушаге: к краю проруби шёл водолаз. Ну и кто, окажись он на моём месте, не опешил бы, и не захотел посмотреть!?
Водолаз двигался медленно – ещё бы, в башмаках на свинцовых подошвах и полном водолазном облачении особенно не побегаешь. Вот он дошёл до края поруби и вдруг… “прыгнул” в воду, если можно так назвать совершённое им неуклюжее движение; и в тот же момент закачался в воде вверх-вниз, точно гигантский поплавок. Затем “поплавок” начал стравливать воздух и стал медленно погружаться: вот скрылись под водой плечи, вот ушёл шлем. В этот момент к какому-то ящику, стоявшем на льду, – оказалось, двухсторонняя громкая связь – подбежал офицер и крикнул: “Подожди, сумку забыл!”. Брезентовую сумку поднесли к краю проруби, из-под воды высунулась рука – и утащила сумку с собой.
От этого увлекательного зрелища меня оторвали громкие беспорядочные сигналы нашей машины. Посмотрев на берег, я увидел, что офицер отчаянно размахивает руками. Пришлось бежать… На берегу я получил выговор, и военврач, со словами: “Генералы ждать не любят!” забрал у меня графин.
Как оказалось, произошло примерно следующее: к штабу группы явилась депутация местных жителей и устроила скандал, крича: “Вот вы отравили нам воду, сами уедете, а нам что делать!?” Тогда один из генералов отдал команду привезти воду из проруби и на глазах у всей толпы сделал несколько глотков прямо из графина, сказав при этом: “Отличная вода!”
Нельзя не восхититься его мужественным поступком, но генерал-полковник Комаров во время второго визита в наш “медпункт” основательно ругал этого офицера, говоря, что так делать было нельзя ни в коем случае…
Ещё через пару дней после этого мне пришлось ехать в мед обеспечение на “могильник” — в карьер, куда свозили токсичный снег. Солдаты, работавшие на разгрузке снега в карьере, все как один были облачены в костюмы Л-1 и противогазы ПРВ, позволявшие разговаривать друг с другом благодаря наличию специальной мембраны. Работали в противогазах, вероятно, потому, что снег высыпали из мешков, перевалив их через край автомобильного кузова, и ядовитая снежная пыль могла попасть на открытые части тела. Кроме того, военнослужащие периодически меняли костюмы – запотевшие снимали и относили на просушку в палатку, а надевали сухие. На краю карьера были установлены две палатки – в одной сушились защитные костюмы, а в другой солдаты ели.
Не знаю, какую именно еду привозили в карьер, – возможно, это было усиленное питание – так как я постеснялся зайти в палатку во время обеда, а воспользовался выданным сухим пайком. Вообще же пайков было великое множество, всех видов – солдатские, офицерские, лётные; их выдавали тем, кто не мог попасть на обед в столовую по причине отъезда. В основном в их состав входили различные виды каш – гречневая, рисовая и перловая с бараниной и говядиной; печёночный паштет; тушёнка; плавленый сыр в жестяных банках; галеты, сухари и хлебцы. Особенно вкусной была перловая каша с бараниной: её можно было есть не разогретой, и печёночный паштет. Удручали только крайне малые размеры баночек: 200-250 граммов. Возможно, такой “обед” и покрывал энергозатраты, но ощущения сытости не давал. Поэтому солдаты предпочитали сразу съедать содержимое всех трёх банок, входивших в состав одного суточного пайка – завтракали, обедали и ужинали одновременно…
Моя же работа на карьере заключалась в периодическом осмотре места разгрузки снега, да в поддержании огня в металлической печке-буржуйке, находившейся в палатке для просушки противохимических костюмов. Печка горела, как все металлические печки: набьёшь её дровами – пламя буквально ревёт, труба раскаляется докрасна, но проходит пять минут – и в печке нет ничего, кроме углей, да и сама она уже начинает остывать; приходится снова бежать за дровами. Наблюдавший за работой генерал химических войск постоянно возмущался: “Куда опять делся санинструктор!? Он должен вести непрерывное наблюдение – вдруг что-то случится!?” К счастью, ничего не случилось; а если бы и случилось – что бы я сумел предпринять при поражении кого-то гептилом? Разве что – отправить пострадавшего в посёлок…
Этот генерал химических войск был весьма примечательной личностью, и мне уже приходилось видеть его раньше – он частенько расхаживал по посёлку и буквально терроризировал офицеров, придираясь к ним из-за разных мелочей, зато щедрой рукой раздавал отпуска многим встречным солдатам. Я тоже получил от него отпуск – как-то вечером он подошёл к медпункту, потребовал от меня доклада о занимаемой должности и номере воинской части, после чего спросил: “В отпуске были?”. Услышав в ответ, что в отпуске я не был, он тут же объявил мне его, а сопровождавший генерала офицер – записал мою фамилию.
Затем генерал вошёл в помещение медпункта, увидел стоявший на столике “батометр” и мгновенно рассвирепел. Присутствовавший в медпункте офицер был вызван в коридор, и его, под крик: “Вы что здесь, пьянство устраиваете!?” заставили вслух читать надпись на этикетке бутылки. Чем закончилась история, я не знаю, так как санинструктора, давясь от смеха, выбежали прочь из медпункта. Впрочем, на следующий день этикетки на “батометре” уже не было.
Но я отвлёкся… Работа на могильнике заканчивалась в темноте – пока последние машины от реки успевали дойти до него и разгрузиться, проходило довольно много времени. По окончании работ карьер, имевший в длину метров 100 – 150, около 50 метров — в ширину и уже на две трети засыпанный жёлтым снегом, полагалось огородить специальными табличками и осветить. Воспользовавшись моментом, я украдкой взял две таблички с надписью “Заражено” и положил их в свою санитарную сумку – на память. Одна из них цела у меня до сих пор – единственное материальное подтверждение давней Двинской командировки. В посёлке я попросил всех инструкторов и знакомых связистов расписаться на ней, а вторую кому-то подарил. Кстати, цвет таблички оказался именно таким, какой имел снег, смешанный с гептилом…
Карьер окружили этими табличками и навесили на них маленькие фонарики, свет которых был совершенно не виден уже за 20 метров. Возможно, в полной темноте их можно было заметить с большего расстояния. Солдатам предстояло возвращаться в посёлок в тех самых костюмах, в которых они разгружали машины, и на которых оставались следы токсичного снега. Для дезактивации каждый из бойцов забирался в ёмкость с раствором ДТСГК, и его обрабатывали этим раствором. Когда все сели в машину, выяснилось, что в ней совершенно нечем дышать (как и в палатке для просушки костюмов) — раствор с поверхности защитных комплектов испарялся даже на морозе. Пришлось откинуть задний полог и ехать с “ветерком”, зато интенсивность запаха снизилась.
На каком расстоянии от посёлка находился карьер, я точно не знаю, но ехали, кажется, минут сорок. Неизвестно мне, и чем закончились работы на карьере – возможно, снег засыпали грунтом и как-то обеззаразили. Уже через день после моей поездки на карьер от гептилового пятна на льду остались лишь отдельные «капли», которые, тем не менее, тщательно разыскивали под снегом и зачищали. Стало ясно, что в таком количестве медицинского персонала больше нет необходимости, и большинство санинструкторов отправили на вёртолёте обратно, в свои воинские части. В медпункте Брин-Наволока остался лишь сержант Лисовский, вернувшийся в часть через три или четыре дня, вместе с автомобильной колонной. Так закончилась эта командировка, продолжавшаяся ровно две недели, с 29.1. по 12.2.1983года… Разумеется, никто из тех, кому был объявлен отпуск, в отпуск так и не попал, что совершенно логично – первый же вопрос, заданный такому отпускнику, звучал бы так: “А за какие заслуги тебя отправили в отпуск?” Дальнейшее – нетрудно представить. Впрочем, справедливости ради стоит заметить, что никаких подписок о неразглашении с нас не брали – по крайней мере, с санинструкторов. Тем не менее, я никому не рассказывал об этой истории долгие годы, а взяться за “перо” заставили множественные нелепые публикации в сети.
Чего только я не узнал! И что ракета залила топливом не только реку, но и посёлок, что заболели многие милиционеры, стоявшие в оцеплении, что пострадали местные жители, что фрагменты ракеты до сих пор находятся под водой, и многое другое. Ну что же, вот вам правда о тех событиях; по крайней мере, о той их части, непосредственным свидетелем и участником которой мне довелось побывать…
В заключение остаётся добавить, что генерал-полковник Ф.И. Комаров – теперь уже в отставке – жив до сих пор, занимает ряд должностей и 26 августа 2010 года отметил своё девяностолетие. Кто знает, возможно именно его уважительное отношение к простым санинструкторам, выразившееся в рукопожатии, явилось тем толчком, после которого я принял окончательное решение по окончании срочной службы продолжить свою медицинскую карьеру и поступить в мединститут…»
Дата: Понедельник, 30.03.2020, 13:21 | Сообщение # 3
Журналист
Журналист
Сообщений: 336
Статус: Offline
5 декабря 1989 г. (по другим данным — 7 декабря). Неудачный пуск ракеты с атомной ракетной подводной лодки типа “Дельта-IV”. В результате в Белое море в 105 км северо-западнее Северодвинска (Архангельская область) было слито 15,8 тонн одного из компонент ракетного топлива. По-видимому, речь идет о подводной лодке проекта 667БДР (“Дельта-IV”), оснащенных каждая 16 морскими баллистическими ракетами Р-29Р (РСМ-50; Stingray). Часть лодок этого типа входит в состав Северного флота и базируются на базе Ягельная (остальные — на Тихоокеанском флоте и базируются на базе Рыбачий). Горючее — высоко токсичный гептил, окислитель — тетраоксид азота.
Дата: Понедельник, 30.03.2020, 13:26 | Сообщение # 4
Опытный
Военные
Сообщений: 238
Статус: Offline
28 декабря 1984 года советский флот проводил учебные стрельбы. В том числе с подводной лодки была запущена крылатая ракета П–5 (4К34, по классификации НАТО SS–N–3c Shaddock). Ракета не новая, учение рядовое, но не с рядовым финалом. Вместо советской территории крылатая ракета полетела в сторону Финляндии, конечной точкой полета стало озеро Инари, точнее, скованная льдом поверхность озера, которая, впрочем, не стала для ракеты помехой.
О том, что на озеро шлепнулось что–то со стороны Советского Союза, первыми заметили не финны, а норвежцы. Сначала финские военные сообщили, что ничего не заметили, но потом на льду озера обнаружились мелкие фрагменты, которые не затонули. Естественно, на место падения направились журналисты, а также финские военные, задачей которых стал подъем злополучной ракеты. Настроение у них было не особо радостным: Холодная война, вот это всё, а они прошляпили советскую крылатую ракету, которую нашла через месяц после падения. А тут еще журналисты. Впрочем, это было еще не всё: инцидентом решил воспользоваться Центр продвижения туризма в северной Финляндии. Они связались с местным жителем, Теуво Катаямаа, быстро с ним договорились, срочно прислали необходимые вещи... В результате вместе с финскими военными и журналистами на месте подъема ракеты образовался Йоулупукки. Военные не особо обрадовались такой хохме, зато журналисты были довольны до одури. Ну а как был доволен Центр продвижения туризма в северной Финляндии. Теперь район озера Инари получил еще одну туристическую точку. Всем, кто сюда попадает, стараются рассказать про этот инцидент.
Сообщение отредактировал DDD - Понедельник, 30.03.2020, 13:27
Приветствую тебя гость! Что-бы иметь более широкий доступ на сайте и скачивать файлы, советуем вам зарегистрироваться, или войти на сайт как пользователь это займет менее двух минут.Авторизация на сайте
Аварии военных ракет... - Форум о Зоне Отчуждения и о модах игры Stalker
