Михаил стал случайным свидетелем разговора между следователем военной прокуратуры капитаном Кузнецовым и лейтенантом. – Как же так! Я делал все по инструкции! Внимательно следил, чтобы все шло в обычном графике, – оправдывался лейтенант, сидя на стуле перед сутулым капитаном. – «Химики» идеально разработали систему, которая не давала никогда никаких сбоев, и тут… Меня ждет трибунал? Лейтенант посмотрел на суровое лицо следователя. – Идеально? Как вы видите, идеального ничего не бывает. Лейтенант, скажу тебе одно: будь война, я бы не стал тебя отдавать под трибунал. Ты бы у меня пошел своей кровью смывать все грешки и сделал бы это в самом первом бою. Уж я бы позаботился об этом, поверь. Но то, что я вижу, те темные стороны, которые имеют место в Чернобыле, пятна, прикрытые ханжеством и лицемерием людей, желающих выйти сухими из воды, это знаешь… Он откинулся на спинку стула и закурил. Лейтенант не знал, что ему ответить и молча, теребил фуражку, пытаясь снять заусеницу на лакированном козырьке. – Товарищ капитан, позвольте мне остаться еще. Я пригожусь. Я знаю свою работу. Знаю «зону». Я умею экономить время и четко требовать от солдат исполнения разработанной схемы… – Знаешь, а ведь между нами не такая уж и большая разница в возрасте. Сколько тебе? – Двадцать три. – Десять лет… Десять лет – это срок. – Он многозначительно посмотрел в выражавшие обреченность глаза офицера, прекрасно понимающие, – куда клонит следователь. – Так вот, лейтенант, проведи лучше эти годы вместе с семьей, с любимой девушкой. С женой. Ты женат? – Еще нет, но хочу. – Вот и давай! Расти пополнение. А сейчас – иди и готовься к отъезду. Утром приходит за вами машина. – Товарищ капитан, ну как мне тогда искупить? Кузнецов перебил его. – Знаешь, есть такое понятие, как человеческая глупость. И есть человеческий фактор. Зачастую эти вещи стоят рядом, а зачастую расходятся в противоположные стороны. Иди, лейтенант. Нам еще предстоит заниматься своими делами. Лейтенант, сдерживая эмоции, отдал офицерам честь и быстро вышел. Следователь Кузнецов обратился к сидевшему рядом Бергману. – Товарищ майор, а ведь и мы с вами были такими молодыми и безмозглыми. Жаль пацанов-то как… Он скомкал и выбросил в урну поданную лейтенантом объяснительную записку. Он, как и Михаил, отчетливо представлял, какой на самом деле срок «светил» этому, по сути, невиновному парню. Бергман прекрасно понимал, что те десять лет, на которые благословил капитан лейтенанта Иванова, тот не проживет. ***
Разговор следователя с лейтенантом сильно расстроил его, и чтобы как-то настроиться на рабочий лад и прогнать нахлынувшую досаду, Михаил решил проехаться к реке. Еще в родном Тирасполе Днестр был его излюбленным местом. Он мог часами смотреть на воду, слушать журчание воды на перекатах и отключаться от поступавших по мере существования мелких, и не очень, житейских проблем. – Вася, как с бензином? Я хочу немножечко прокатиться. Бессонов, прочитав по лицу командира его настроение, молча, вложил в руку Михаила небольшую связку ключей и отправился навестить своего приятеля писаря, наводившего по приказу майора порядок в кунге. Ребята подружились и, когда были возможность и время, забирались в комендантский УАЗик и по очереди слушали музыку на где-то раздобытом ефрейтором простеньком кассетном плеере. Пискнув тормозами, машина остановилась перед центральным входом на причал. Комендант соскочил с сиденья и пошел в сторону пришвартованного речного трамвайчика. В его воображении ожил рассказ Марченко, подполковника ГАИ, руководившего водной частью эвакуации жителей соседней с местом аварии Припяти. Сколько усилий, объяснений и нервов было положено на этот, ставший самым проблемным из его многолетней службы эпизод. Бергман запрыгнул на кораблик, поднялся в незапертую рубку и стал к штурвалу…
Михаил вспомнил, как незадолго перед этим нелепым случаем с трубкой, он, попав в «зону», командовал отправкой в больницу группы солдат. Это произошло как раз после того вопиющего случая разгильдяйской поломки японских машин. Была экстренно собрана правительственная комиссия, на которой должен был решиться вопрос: каким образом провести уборку самого проблемного участка аварии крыши над развороченным взрывом четвертым блоком. Щербина негодовал и требовал по всей строгости наказать виновников. Ситуация становилась безвыходной, и было крайне необходимо что-либо предпринять в кратчайшие сроки. Тогда правительственная комиссия пришла к решению произвести уборку руками солдат, взамен пообещав досрочную демобилизацию. По сути, солдат приказом толкали на «поощрительную» сделку. Движком, машиной энтузиазма должен был сыграть именно этот фактор. Единственное, что требовалось от организаторов смертельного «субботника» – постараться подручными средствами максимально обезопасить солдат от невидимого врага. Страшным, подлым лицемерием были недосказанность и секретность по отношению к необстрелянным новобранцам, руками которых планировалось провести это «безопасное» мероприятие. Тошнота, головная боль, потеря волос, дикая слабость были явными признаками лучевой болезни. Почти у всех руки и лицо краснели и набухали, как от сильного ожога, а у двоих кожа просто начинала ползти и отваливаться вместе с одеждой. Пугало то, что он стал привыкать к этим «веселым картинкам», ставшим неотъемлемым ежедневным атрибутом ликвидации последствий аварии на крыше реактора. У солдат это происходило потому, что их завозили в «зону» с раннего утра и до позднего вечера. Несмотря на все строгие предупреждения, невыносимая жара и духота, исходившие от пышущего адским пламенем кратера, заставляли их просто срывать с лица мешающие дыханию респираторы. Многие пытались снять что-то из одежды, в первую очередь, прорезиненные армейские химкостюмы. Жара была просто невыносимой, работа шла быстро. Возиться с тяжелыми трубами и кусками бетона, разлетевшимися от взрыва, в них было просто невыносимо. Бергман, как человек дисциплинированный, привыкший к порядку и следованию инструкций, старался придерживаться установленных правил.
Вернувшись из поездки, комендант увидел сидящего на ступеньках комендатуры Колю Щепкина. Обычно опрятный и веселый, ефрейтор выглядел потерянным и понурым. Увидев приближающегося Михаила, солдат встал и по форме приветствовал своего командира. – Что случилось? – Михаил увидел, что произошло что-то нехорошее. – Да парнишка этот, что в трубку дул, умер. Чуть более часа назад. Вы только отъехали. А ведь он мне земляком оказался. Из Минска. Второй слабый совсем…
***
Михаил вышел из здания комендатуры в подавленном настроении. На этом маленьком клочке украинской земли только что призванные молодые крепкие парни, выполнив уборку радиоактивного хлама, досрочно демобилизовались. Не верившие своему счастью, радостные солдаты горячо пожимали руки молчаливым командирам, фотографировались на память и разъезжались по домам.
Рядом с машиной крутился Бессонов. Он протирал мокрой тряпкой номер и фары, шмыгал носом больше обычного. «Да когда же кончится его вечный насморк?!». – Бергман поправил полевую сумку и направился быстро к машине. – Давай в штаб. Еремин проводит совещание. Бессонов с неохотой завел машину и медленно тронулся в сторону выезда. Полпути командир и его солдат молчали. Каждый думал о своем. Лишь когда машина остановилась, Вася Бессонов обратился к командиру. – Товарищ майор! Вот письмо от мамки получил... – Ну и?.. – Мамка пишет... В общем, ей сказали, что радиация – это очень опасно... Вот... И я... Хочу спросить... – Ну, телись, Вася! Быстрее! Времени в обрез! – Товарищ майор... Михал Михалыч... Мы умрем?.. Губы Бессонова скривились. Вася плакал. Как-то по-мальчишески, некрасиво и одновременно трогательно. Слезинки катились по запыленным веснушчатым щекам, проделывая в юношеском пуху розовых щек дорожки. – Будем жить, Вася, – к горлу Михаила предательски подкатился комок. – Обязательно будем, – он старался, чтобы его голос звучал убедительно, но это не получалось, – все, сынок, успокойся! Сто лет проживем...
Бесполезная латынь
Утро улучшения не принесло. Виталик дважды кипятил воду на небольшом костерке из разбросанных по барже сухих веток. Заварка была отвратительной. Азербайджанский чай – это было единственное, что удалось купить наскоро в продуктовом ларьке рядом с остановкой, чтобы не тащиться в далекий от дома универсам. Для ощущения хоть какого-нибудь приближенного аромата ему приходилось бросать в кипяток сразу три пакета. Дымящийся кипяток давал облегчение первые пять-семь минут, потом снова тянуло блевать. Настроение было испорченным. Рыбалка теперь не радовала, и заброшенные спиннинги по-прежнему тупо опирались на высокий борт баржи, раскачиваясь от налипшей тины. Начинало светать. По воде послышались резкие хлопки проснувшегося к завтраку хищника. От постоянных спазмов болели глаза и желудок. Сидевший с отрешенным видом на холодном кнехте Виталик встал, чтобы проверить рыбу. Его качало. Зрение заметно ухудшилось. Всё вокруг расплывалось, и он полез в рюкзак за очками. Еще два года назад врачи при школьном осмотре обнаружили у него незначительную близорукость. Всего – минус один. Это практически не отражалось на его образе жизни. Очки носить он стыдился. Матери, которой он после осмотра рассказал про результаты, стоило огромных усилий затащить сына в оптику, чтобы заказать очки. Выбор был невелик, и остановились на никелированной крупной оправе с перемычкой. Напяленная с презрением блестящая оправа исправила ситуацию, но не сильно. Отчетливо видеть он мог только метров на тридцать перед собой. Перегнувшись через борт, пытаясь схватить веревку, он обомлел от увиденного. Обратное течение, крутившееся под самым бортом, несло разноцветную пузырившуюся массу. Пузыри были размером с футбольный мяч. Ему иногда в Киеве приходилось наблюдать, как волны прибивают к берегу отливающие радугой разводы, но это было совсем иное. Пузыри были уродливой, неестественной формы, и казалось, что вся эта масса – живая. Шипит и дышит. Его снова вырвало, прямо в то место, где был привязан садок. Больше он ничего не ел и не пил, и было странным, что из организма начала выделяться какая-то горькая противная густая слизь. Виталик не на шутку испугался. Рука потянулась поднимать тяжеленный садок… От увиденного по спине пробежал холодок. Вся рыба была дохлой, и с нее местами облезла чешуя, словно невидимый повар подводного царства успел ее почистить и сложить снова в садок. Прилагая усилия, он посиневшими от веревки пальцами, цепляясь сеткой о ржавый борт, поднял рыбу на баржу. Уже рассвело. Воду накрывала своим плащом привычная взору рыбака утренняя дымка. Глаза рыбы были мутными, жабры потеряли красный оттенок, животики вздулись, словно она пролежала в воде минимум дней пять. Виталик поежился. За всю жизнь он не видел такого ни у кого. Даже любитель прихвастнуть байками и историями Бодя не мог себе вообразить, во что могла превратиться свежевыловленная вкусная рыба за каких-то семь-восемь часов. Виталик огляделся. Его вдруг прошибло, что за утро и все время пребывания мимо него не прошло ни одного катера, ни одной лодки. «Может, я спал? Или, может быть, все, что со мной происходит — этот причал, этот клев, эта жуткая обезображенная рыба, вообще, вся поездка — сон?». Виталик больно ущипнул себя за щеку. Этого показалось ему мало, и он достал нож. Тонкая, стекающая по внешней стороне запястья струйка крови отрезвила. «Так это все на самом деле?!». Вопрос был задан неизвестно кому. Голова туго соображала, в желудке было пусто. «Тушенка… макароны… сухая колбаса… еще тушенка… кабачковая икра… мамино лечо…». Руки доставали из недр рюкзака распиханный по разным местам, заготовленный перед поездкой провиант. Он искал сухое печенье. Из книг и кино он помнил, что сухари предотвращают диарею и устраняют тошноту, обволакивая слизистую сухими острыми крошками. Сухие губы жадно хватали желтые, еле сладкие перфорированные квадратики. Виталик давился от сухомятки. Смешавшись во рту с липкой, ставшей инородной слюной, мука превращалась в тугие глиняные шары, проглотить которые становилось неимоверно сложно. Последний такой комок нажал на заднюю стенку гортани, и через секунду все содержимое больного желудка полетело наружу, прикармливая резвившегося малька. «Надо выбираться…». Выкинув ненужный провиант, прикормку, червей, старые ватное одеяло и подушку, «ехавшие» в один конец, Виталик шагнул к снастям. Травы за вечер, ночь и утро налипло столько, что чистить ее показалось ему делом долгим и муторным. Снова в руке блеснул нож. Пустив катушки на холостой ход, он завязал кое-как о края барабана остатки лески и полез в карман за мотком изоляционной ленты. Примотал к спиннингам подсак, взвалил на плечи заметно похудевший рюкзак. Оставалось теперь выбраться с баржи на берег, что в обратном порядке оказалось не таким простым делом. Виталика качало. Держась правой рукой за борт, он стал пробираться ближе к носу посудины. После половодья на узкой палубе повсюду виднелись куски бурой тины. Местами они налипли вертикально на внутреннюю сторону бортов и напомнили старый морской пирс, с которого он в Одессе ловил черноморского бычка. «Садок!», – стремглав пронеслось в его голове. Он оглянулся на бурую, забытую на корме бесформенную пирамиду, и решил, что возвращаться не стоит. Выбираясь с баржи, он зацепился ботинком за клюз и, не удержав равновесие, понял, что летит с баржи в воду. Падая, Виталик успел отбросить связанные пруты и в прыжке выполнив неописуемый кульбит, приземлился ногами на берег. На этом испытания не закончились. Поскользнувшись на вынесенной прибоем тине, он завалился на спину, прижав к мелководью брезентовый рюкзак. Самому удалось остаться абсолютно сухим. «Сигареты!». Первое, что пронеслось в помутневшем от скверного самочувствия и наслоившихся несчастий сознании. «Как же я не догадался положить их в пакет? А говорят, что история не повторяется?». – Он остался ровно с тем мизером, с которым его уже раз отправляла на берег судьба. Блок напрочь вымок, и ждать, пока он просохнет, нужен был, как минимум, день.
Ориентиром служила все та же возвышающаяся над станцией труба. Если идти по прямой, то до атомной станции, где находились люди и, скорее всего, медпункт, было около трех километров. Но пришлось бы пройти вдоль северо-западной стороны огромного водоема-охладителя. Сосед, рассказавший про это место, однажды попробовал сократить путь. Он долго петлял между рытвин, траншей и многочисленных дамб, построенных для того, чтобы обезопасить станцию от наводнений. В итоге вышел к железной дороге. «Он что-то говорил про станцию, ведущую в город. То ли Семиходы… то ли Скороходы». Виталик решил вернуться к мосту. По пути он еще несколько раз останавливался, приступы рвоты сводили с ума. Теперь из него шла горчичного цвета пена. Металлические ступеньки, ведущие на мост, давались с трудом. Сказывалась неизвестно откуда навалившаяся усталость. Выбравшись на мост, Виталик, как на ладони, увидел видневшуюся слева трубу. До АЭС было около трех километров, но идти туда не было никакого смысла. Вдали были видны строительные краны новостроек. Идти нужно было туда. Пройдя по бетонным шпалам менее километра, он заметил начинающийся слева, параллельно путям, окруженный бетонным периметром водоем-охладитель. Виталик, несмотря на отвратительное,непонятное самочувствие, косился на манящую зеркальную гладь, задавая самому себе вопросы рыбацкого толка. Под подошвами его тяжелых ботинок все чаще стали хрустеть какие-то черные обломки. Виталик поднял один. Напоминающий древесный уголь, он был более матовым, легким на вес и скалывался пластинками, словно стержень карандаша. «Графит?» – с удивлением подумал Виталик и посмотрел налево. Присмотревшись вдаль, он отчетливо увидел развороченный взрывом кусок стены, разбросанные повсюду, казавшиеся издалека маленькими щепками куски бетона и копошащихся среди всего этого вертепа, словно муравьи, маленьких людей. Еще более странным было то, что существующий в природе серого либо черного цвета дым был каким-то по-девичьи розовым. Вместо того чтобы подняться к небу, он стелился над крышами технических сооружений. Виталик, как зачарованный, смотрел на это зрелище, нервно кроша в пальцах, словно хлеб, графит. Он понял, что произошло нечто страшное. Какая-то авария, что-то из ряда вон выходящее. И что это напрямую связано с его самочувствием и теми странными пузырями, крутившимися в вальсе речного водоворота. В голове ожили картинки, вернувшие его на Подол. «Так вот почему капитан бегал в порт, и почему теплоход вышел с опозданием? Вот почему поднялась вся эта паника, и причал был переполнен милицией и военными? Вот почему…». Мысли в голове перемешались в неоднородный салат. Стало понятным отсутствие идущего по реке транспорта. «Так вот почему, пока я верхом обходил непролазные места, мимо прошла гуськом вереница тех кораблей с «Тарелки», переполненных людьми…». В душе поселилась растерянность. Растерянность за будущее. Он испугался за маму, за ее и так относительно плохое здоровье, и чем теперь может для нее обернуться эта поездка. Виталик позавидовал Шурке, по понятным только одному ему причинам отказавшимся идти вместе с ним. Возможно, это была трусость, возможно интуиция, или стадное чувство: «куда все – туда и я». Но Виталик теперь понимал одно: судьба уберегла его дружка-недотепу от всех тех перипетий, в которые он попал менее суток назад. Неожиданно его мысли прервал исходящий откуда-то снизу, из-под насыпи, шорох. Отчетливо было слышно, как осыпается щебень и летят, катятся вниз отдельные фракции колотого гранита. Перейдя дорогу, он увидел, как по насыпи пытается взобраться какой-то человек, облаченный в белый длинный халат и чепец. Лица не было видно. Виталик шагнул навстречу. Человек тихо стонал, и по голосу было ясно, что это мужчина. Виталик нагнулся и перевернул его на спину. Чепец слетел, и он увидел, что перед ним пожилой, абсолютно лысый мужчина. Правое стекло его роговых очков было треснутым. Он тихо стонал. Виталик внимательно осмотрел его внешне. Пятен крови и следов насилия не наблюдалось. Нагнулся – спиртным не пахнет. Цвет лица мужчины сливался с белым медицинским халатом. – Доктор, вам плохо? Что с вами? – руки начали шлепать его по впалым колючим щекам. Человек открыл глаза. – Пить… Виталик снял рюкзак и достал флягу. – Вкусная… как родниковая… сто лет не пил родниковой воды. Как тебя зовут? – Виталий. – Порфирий… Где Порфирьич, Виталий? – Доктор, вы тут один. – Один… я по жизни один… всегда один… какое сегодня число? – Утром было двадцать восьмое. – Два дня… мы с Пор…мы как Лешку проводили… дай еще воды… Виталик вначале приподнял на локоть голову Иосича, потом снял рюкзак и подложил его под него. – Спасибо…Лешка как ушел, вызвали нас к четвертому. Там все пылало, первую команду увезли. Приехала смена. Помогали им сбить огонь. А там такой сифон… Еще пить… Виталик аккуратно, мелкими глотками, вливал в рот мужчине кипяченую воду, набранную ночью в реке. – Горе это, сынок. Большое, великое горе… – Доктор, быть может, есть какое лекарство? Я могу вам как-то помочь? Ведь я и сам… Обычно немногословный Виталик тараторил обо всех своих болезненных ощущениях, рассказывал об увиденном, делился переживаниями с этим случайно оказавшимся на пути человеком, словно хотел успеть. И он оказался прав. – Иди к людям… расскажи, что произошло… расскажи, что виной всему разгильдяйство, халатность и равнодушие. Виталик, нет ничего в жизни хуже, чем равнодушие. – Равнодушие в чем? – Равнодушия к жизни. – Доктор! – Я не доктор. Доктор был Порфирий. Я – ин…
Виталик брел по бетонным шпалам, не осознавая положение реальности, в которое его забросила судьба. «Этот странный доктор…». Точно так, по каким-то неведомым ему законам жизненной драматургии, умирал у него на руках дед, потом отец. Виталик привык к чужой смерти. Но ему никак не хотелось умирать самому. Жить, осознавая, что скоро наступит день, когда с неба спустится ангел и позовет пойти за собой. И у тебя не будет никакой альтернативы к предложению, от которого ты не сможешь отказаться. Никак. Грани сознания сотрутся, и теперь ты всецело принадлежишь ЕМУ. Неуемному властителю, собирающему на Земле в свою разномастную армию бедных, богатых, провинившихся, зарвавшихся, добровольцев и просто состарившихся людей. Шпалы привели к расположенным на две стороны платформам. «Семиходы», сосед был прав». Теперь нужно было найти телефон и срочно позвонить домой. Виталик увидел расположенный рядом с будкой обходчика колодец. Гнутое жестяное ведро полетело в глубину вертикального бетонного коридора. «Колец десять…», – предположил Виталик. Ему показалось, что последний километр пути самочувствие стало налаживаться. Рвота прошла, ужасно хотелось пить. Вращая рычаг, он поднял ведро, намотав на сварной из арматуры барабан серую оцинкованную цепь. В руках прибавилось сил, и ему показалось, что он сможет осушить все ведро целиком. Кроме будки обходчика и закрытой кассы, на полустанке ничего не было. Нужно было идти в Припять. Виталик на всякий случай еще постучал в будку, но никто не ответил. До Припяти оставалось совсем ничего. Идти в центр вдоль путей не было смысла, и он свернул в сторону перпендикулярно «железке», проходящей под путями дороги.
***
Город встретил подозрительной тишиной. Не были слышны звуки, исходящие от летящих по шоссе автомобилей. Не доносились обрывки человеческой речи, не звучала музыка. Во дворах не играли дети. Магазины и заведения службы быта были закрыты, что показалось еще более странным. Виталик увидел две красно-желтые телефонные будки. Запущенная в карман линялых «чухасов» рука нащупала двухкопеечную монетку. – Вот уроды! Вандалы! – он выругался при виде вырванных «с мясом» телефонных трубок. Улица уходила куда-то в сторону, и он решил попробовать пройти дворами. Стоявшие в шахматном порядке девятиэтажки напоминали поставленные на ребро спичечные коробки. Выросший в добротной «сталинке», Виталик не любил типовые новостройки. Под домами напротив палисадников стояли одинокие машины. В основном, «Жигули» пятой и шестой модели. Обычно вокруг одного из железных коней обязательно крутился какой-то дядька и что-то там делал. Сейчас не было ни души. Виталик давно понял, что население города Припять эвакуировали, и он остался, возможно, единственным заложником непростой ситуации. «Людей нет. Идти не к кому. Транспорт не ходит. До Киева далеко…». Мысли выстреливали короткими очередями. «Аптека… нужно искать аптеку…». Он вспомнил, как часто ему попадались идущие рядышком, тандемом, таблички «Аптека» и «Сберегательная касса». Либо это так было задумано архитекторами, для удобства пожилого населения, составляющего основной контингент посетителей, коротающих время в очередях за пенсией или лекарствами. И он не ошибся. Зрение несколько улучшилось, и глаза через ненавистные их хозяину очки выхватили на углу следующего дома зеленую табличку с надписью «Ощадна каса». Теперь осталось найти аптеку. Обогнув здание с торца, Виталик увидел длинную, окрашенную в белый цвет витрину с красным крестом над входной дверью. Аптека оказалась круглосуточной, но дверь была заперта. Руки нащупали дежурный ночной звонок. Тишина… он нажал еще раз. Потом еще… и еще… Виталик набрал полные легкие воздуха и, что есть силы, крикнул. Казалось, что от его крика задрожали в соседних домах стекла и загудела витрина. Он обвел глазами застекленные лоджии и балконы. Никого… Его снова стало тошнить, и он перегнулся через перила крыльца. «Телефон… в аптеке есть телефон». Он подобрал валявшийся неподалеку осколок битого кирпича и, что есть силы, швырнул в витрину. Звон битого стекла, разлетавшегося на мелкие куски, складывающиеся в воздухе сюрреалистическими фрагментами калейдоскопа, испугал его. Виталик зажал ладонями уши. Теперь главной задачей было найти телефон. Он отодвинул защелку двери перегородки, отделяющей торговый зал от провизорской комнаты. В коридоре было темно, и нужно было отыскать выключатель. Щелкнул поднятый вверх рычажок. Бесполезно. Пришлось возвращаться за фонариком. Мишень рефлектора бродила по шкафам с многочисленными белыми ящичками, подписанными, хоть и на русском, но непонятными сокращениями и словами. «Мало света!». Подстроилась фокусировка, и теперь фонарик светил желтым ярким пучком. «Телефон!». В два прыжка Виталик оказался рядом с плоским коричневым аппаратом, но долгожданного гудка не последовало. «Нужно залезть под стол, внимательно осмотреть розетку, пройти вдоль шнура…». Линия была отключена. Раздосадованный Виталик со всей силы швырнул аппарат об пол, и тот с металлическим звоном вмонтированных в корпус колокольчиков разлетелся на мелкие куски… Нервы были на пределе, и пальцы полезли за сигаретой. Закончив перекур, он направился в сторону внутренней витрины и разыскал гематоген. Сладкий вкус детства немного успокоил его. Тошнота отпустила, но по желудку прошло нехорошее урчание, и Виталик понял, какой «приятный» сюрприз теперь предстоит ему пережить. «Трава… мама мне заваривала траву… Но какую?». Замок стеклянного шкафчика не поддавался, и пришлось подцепить щеколду ножом. «Пустырник…Зверобой…Чабрец…Ромашка…». В его руках шуршали невесомые картонные коробочки с проверенными временем народными средствами. Но никого не было рядом, чтобы подсказать, какая из них для какого случая. От безысходности хотелось плакать. Он находился в аптеке. Вокруг него было море лекарств. Была провизорская лаборатория, где мастеру своего дела ничего не стоило в считанные минуты просчитать формулу препарата и произвести на свет тот или иной целительный порошок. Но никто не мог ему помочь в данной ситуации. И тут его осенило! «Журнал! У них должен быть какой-то журнал, справочник, тетрадка, по которым толстые очкастые тетушки, стоящие по другую сторону прилавка, ориентируются, если диагноз или жалобы им не знакомы». Виталик, как горная лань, забыв о недомогании, бросился на поиски заветного справочника. «Paracetamol... Acidum acetylsalicylicum...» Страницу за страницей он перелистывал засаленные, исписанные разноцветными чернилами каракули с незнакомыми ему медицинскими терминами. Виталик понял, что самому ему не разобраться во всех этих премудростях латыни. От бессилия опустились руки, и он заплакал. Человек, волею судьбы оказавшийся Робинзоном на еще обитаемом двое суток назад острове, теперь, при наличии неизвестных ему лекарственных препаратов и продуктов питания, должен был бороться за жизнь. Выжить в тех непростых условиях, в которые его с головой окунула суровая апрельская действительность. «Здесь жили люди. В квартирах наверняка должны быть энциклопедии, справочники… Я найду. А они вернутся. Люди обязательно вернутся…».
Камни не исполняют желаний. Их исполняем мы сами, четко следуя однажды выбранному пути. - майор Кальтер - Свинцовый закат
Выписавшись из московского госпиталя им. Бурденко в ноябре 1986 года после прохождения интенсивного оздоровительного курса, я вернулся в родной Тирасполь. Меня вызвал к себе командующий 14-й армии генерал-лейтенант Анатолий Сергеев. За длинным столом в его кабинете сидели члены Военного Совета: генерал-лейтенант Закревский, начальник штаба генерал-майор Деменков и первый заместитель командующего армией генерал-майор Бобрышев. Меня, совсем недавно получившего звание подполковника и занимавшего должность старшего офицера отдела службы войск армии, эта разница в звании, честно сказать, насторожила.
Анатолий Ипатьевич туманно говорил об идущей по стране горбачевской перестройке. Из блуждающих мыслей Сергеева было видно, что ему непонятно: в какую сторону она выведет страну. Он приводил четкие примеры новой действительности: в частях пошла на снижение дисциплина, увеличились разного рода преступления, участились случаи дезертирства и хищения оружия. В конце недолгой речи командующий обратился ко мне: «Члены Военного совета считают, что Вы, товарищ подполковник, хорошо знаете положение дел в армии. У Вас большой опыт службы в комендатуре, поэтому мы решили ходатайствовать о назначении Вас комендантом Тираспольского гарнизона». Пока шла длительная процедура оформления документов, я продолжал лечение в госпиталях Одессы, Киева и Москвы.К исполнению своих обязанностей я приступил 27 декабря 1987 года. Не прошло и недели, как в Тирасполе произошло ЧП, которое нельзя было назвать неожиданным.Был типичный предновогодний вечер. Искрящийся в отсвете от уличных фонарей снег мягко ложился на городские тротуары и проезжую часть. Военный патруль, в целях поддержания правопорядка, неспешно прогуливался по примыкающим к Бородинской площади улицам и переулкам. Вдруг со стороны переулка Раевского донеслись тревожные крики о помощи. Четверо военнослужащих во главе с капитаном Орловым побежали на звук. В одном из жилых домов, выгнав из дому хозяев, орудовала целая шайка грабителей. Судя по произношению и внешности –«гастролеры». Как оказалось, грабителей было вдвое больше, а рации с собой у патруля не было.
Налетчики действовали бесцеремонно. Время шло, и капитан отдал приказ на задержание. Офицер и солдаты, встав на защиту граждан, ввязались в драку. Как оказалось, некоторые бандиты были вооружены ножами. Одного солдата тяжело ранили, остальных сильно избили. Вырвавшийся капитан Орлов прибежал в часть и по тревоге поднял роту солдат. В поисках преступников рота рассредоточилась по Бородинке и окрестным улицам. Перепуганные жители укрылись по домам и наблюдали из-за прикрытых штор, как солдаты исследовали каждый темный уголок прилегающих к улице дворов. Преступники безнаказанно скрылись, и рота вернулась в расположение части ни с чем. Мало того, что патруль пострадал - капитан Орлов, за проявленную инициативу по поимке преступников был обвинен в поднятии ложной тревоги и получил от начальства дисциплинарное взыскание. Слабость и преступное безволие властей продолжали играть на руку деструктивным элементам.
Через четыре дня после инцидента на Бородинке было совершено нападение на командира отдельного саперного батальона подполковника Григоренко. Подкараулив офицера неподалеку от его дома, подполковнику нанесли по голове удар тяжелым предметом и забрали зарплату. Подобные случаи в Тирасполе стали происходить все чаще и чаще. Не только мирные граждане, но и военные старались по вечерам не выходить на улицы. Бандиты избивали, грабили прохожих, угоняли машины. Ситуация напоминала послевоенный разгул криминала в Одессе. Тогда, чтобы положить конец бандитскому произволу, Москва прислала в округ опального маршала Жукова. Человек он был жесткий, и адекватными контрмерами в считанные дни был наведен порядок. Нужно было срочно что-то предпринимать. ГОВД Тирасполя во главе с полковником Гроссулом предстояло обсудить и скоординировать свои действия с военной комендатурой. Почуяв неладное, бандиты легли на дно.
Время, к сожалению, работало не на нас. В воинских частях увеличилось число «самострелов». Выросло количество неуставных отношений. Все чаще стал проявлять себя в самых разных формах национализм.
Тирасполь и его жители еще не могли себе представить, какие перемены придут на эту землю через пять лет. Молдавскую ССР, как и остальные 14 республик канувшего в лету Советского Союза, ждет сепаратизм. Вспыхнут военные конфликты, начнется внутренний передел власти. Усиленно агитирующие за свою власть новые политические лидеры будут совершать преступления куда более крупного масштаба, чем случай с военным патрулем на Бородинке. Они, как и ушедшие от ответственности в тот декабрьский вечер преступники, так же безнаказанно будут уходить от правосудия.
Перестройка, производимая пришедшим к власти в 1985 году Михаилом Горбачевым, всколыхнула население Страны Советов. В бывших советских республиках зарождались и стремительно росли различные движения, сформированные по национальному признаку. Новизна преобладающих в Молдавии настроений состояла в пропаганде родственности молдавского и румынского языков и призывах к воссоединению с Румынией. Значительная часть правобережной интеллигенции и руководства МССР поддерживала националистические настроения.
Я вспоминаю, как в марте 1988 года, сидя дома с семьей перед телевизором, мы смотрели вечерний выпуск программы «Время». Репортажи сменялись один за другим. Тема дошла до проходившего в Москве съезда Союза писателей СССР. Делегатами отдельных республик с трибуны было высказано предложение о придаче языкам национальных республик Советского Союза статуса государственного.
Издававшийся Союзом писателей Молдавии журнал «Нистру», тут же в своем четвертом апрельском выпуске опубликовал программу с требованиями признать молдавский язык румынским и перевести письменность с кириллицы на латинскую графику. В течение осени прошёл ряд демонстраций, на которых звучали радикальные лозунги: «Молдавия – для молдаван». «Чемодан – вокзал – Россия». «Русских – за Днестр, евреев – в Днестр». «Один язык – один народ!». Население Молдавии раскололось на два идеологических лагеря: Правобережье, отстаивающее националистические интересы воссоединения с Румынией, и Левобережье, противостоящее этому движению.
В феврале 1989 года в Тирасполе прошли выборы в городской совет. Пресса опубликовала список кандидатов народных депутатов первой сессии 19-го созыва, которая проходила в зале заседаний Дома советов. Происходила борьба за кресло председателя горсовета между первым секретарем Тираспольского горкома партии Леонидом Цурканом и директором завода «Электромаш» Игорем Смирновым. Желающих присутствовать на заседании было намного больше, чем мог вместить в себя зал.
К тому же, в помещении начал производиться ремонт, кое-где были установлены строительные леса и с потолка, на головы депутатам сыпались облупившаяся краска и штукатурка. Из 150 депутатов городского совета с перевесом в 15 голосов победу одержал Игорь Смирнов. До Тирасполя, куда Игорь Смирнов приехал по назначению на должность директора, он жил на Урале. В Свердловске на подобном предприятии он работал главным инженером. Этот лысоватый человек с виду был весьма неказист. Густые, нависшие над глазами брови, придавали ему внешнее сходство с Мефистофелем. Его облачение составлял мешковатый костюм с вытянутыми на коленках брюками. Но, несмотря на внешность, ему удалось привлечь на свою сторону большинство присутствующих и стать Председателем городского совета народных депутатов.
В Молдавии всюду звучали призывы к формированию Народного фронта Молдовы. Вспоминаю, как в то время купил одну из центральных молдавских газет. На первой странице, прямо под названием, эпиграфом красовалось: «Мы румыны - и точка!» Было очевидно, что подобные призывы и высказывания приведут к всплеску национальной идеи и появлению националистических организаций, открыто выступающих под антисоветскими и антирусскими лозунгами. Мои худшие ожидания не были напрасными. Я прекрасно понимал, в какую авантюру втягивают народ некоторые политики.
А ведь на этой земле представители разных народов всегда жили в мире и согласии. Под эгидой Союза писателей Молдавии 16 февраля 1989 года был опубликован Законопроект «О функционировании языков на территории Молдавской ССР». Согласно ему, родители лишались права на выбор языка обучения своих детей. Законопроект предусматривал прием на работу лишь только граждан, владеющих молдавским языком и латинской графикой. За использование в публичных местах и при официальном общении иного языка, кроме государственного, законом предусматривалась административная ответственность. Помню, как вернувшись из школы, моя дочь Диана задала мне вопрос: «Папа, мы что, теперь будем говорить только на молдавском?».
В марте 1989 года рабочая группа Верховного Совета МССР разработала и опубликовала Законопроект «О государственном языке», в котором единственным государственным языком провозглашался молдавский. Жителями Левобережья этот законопроект был воспринят как дискриминационный. Страсти накалялись, что привело к возникновению стихийного общественного движения, выступавшего за введение в Молдавии двух государственных языков – молдавского и русского. Против перевода молдавской письменности на латиницу высказывались и некоторые молдаване Приднестровья. Рядом националистических организаций создается «Народный фронт Молдовы». В противовес ему в Приднестровье возникло «Интердвижение». Тираспольский городской совет передал обращение к Президиуму Верховного Совета Молдавии с требованием о принятии закона о двух государственных языках – молдавском и русском.
2 августа, в день празднования 49-й годовщины образования МССР, в парке «Октябрьский» города Бендеры сотня неформалов из националистического движения «Ватра» надев траурные повязки, под румынским «триколором» устроила по улицам города несанкционированное шествие. Прибывшие сотрудники милиции задержали 14 участников митинга, большинство которых оказалось жителями близлежащих районных центров Каушан и Яловен.
Этот эпизод спровоцировал дальнейшие националистические выступления. На предстоящей 13-й сессии Верховного Совета МССР предполагалось обсуждение ужесточенного варианта законопроекта от 30 марта, в котором ведение делопроизводства предусматривалось исключительно на молдавском языке. В ответ на действия Кишинева 11 августа в Тирасполе был создан Объединённый совет трудовых коллективов. ОСТК выступал против законопроекта, способного привести к дискриминации, как по национальному признаку, так и при осуществлении законного права на труд. 16 августа ОСТК провел предупредительную забастовку с участием более 30 тысяч человек. Основным требованием бастующих было отложить сессию Верховного Совета по обсуждению законопроекта. Руководство МССР никак не отреагировало на требования ОСТК. Молчание властей подтолкнуло народ к крупномасштабной забастовке, охватившей предприятия и учреждения городов Тирасполя, Бендер и Рыбницы. К открывшейся 29 августа сессии Верховного Совета МССР ОСТК был преобразован в республиканский забастовочный комитет, а в забастовке участвовали уже 170 предприятий, включая кишинёвские заводы «Счётмаш», «Электроприбор», «Альфа», и другие. Ряд трудовых коллективов к забастовке не присоединились, но заявили о своей солидарности. Я провел параллель между действительностью тех дней и событиями начала ХХ века, напоминающими революцию 1905 года. Политическая ситуация разделила общество на два враждующих лагеря. В ответ на забастовку «Народный фронт» организовал в Кишинёве полумиллионный митинг, названный Великим национальным собранием. Главной идеей митинга был призыв об исключении русского языка из общественной жизни республики. В итоге 31 августа 1989 года Верховный Совет МССР придал молдавскому языку статус государственного. Позднее эту дату объявят праздничным выходным днем. Все попытки Горбачёва убедить руководство республики приостановить забастовку были безрезультатными. Волнения прекратились лишь 21 сентября после пленума ЦК КПСС, когда стало ясно, что помощи от Москвы ждать не придется. Избрание нового состава Верховного Совета МССР, произошедшее 25 февраля 1990 года, только усилило противостояние между Молдавией и оказавшимся в меньшинстве Левобережьем. После психологического давления, неоднократных угроз и избиений депутаты покинули сессию парламента. Чуть позже, в последней декаде мая, сторонники «Народного фронта» Молдовы разогнали митинг и избили более двадцати депутатов Левобережья.
В июне 1990 года в селе Парканы Слободзейского района состоялся I Съезд депутатов Приднестровья всех уровней. Съездом было постановлено, что утвержденный 2 августа 1940 года на VII сессии Верховного Совета СССР закон об образовании союзной Молдавской Советской Социалистической Республики являлся незаконным актом. Буквально через неделю «Народный фронт» выступил с требованием переименовать Молдавию в Румынскую Республику Молдова, что вызвало крайне негативную реакцию жителей Гагаузии и Приднестровья.
В ответ на действия Кишинёва, президиум Тираспольского горсовета 31 июля провозгласил: «Если МССР была создана незаконно, то присоединение к общей территории республики левобережья Днестра – также незаконно. Президиум снимает с себя какие-либо обязательства перед руководством Молдавской ССР». В Приднестровье органами местного управления был проведен референдум по языковому вопросу. По итогам опроса официальными языками на территории Приднестровья являлись молдавский, русский и украинский. 2 сентября 1990 года на II Чрезвычайном съезде депутатов всех уровней Приднестровья была провозглашена Приднестровская Молдавская Советская Социалистическая Республика, с Временным Верховным Советом и председателем Игорем Смирновым. Новообразованной властью было принято решение о скорой разработке конституции ПМССР. Окончательный срок оглашения нового свода законов был назначен к 1 декабря 1990 года. Образование ПМССР привело к растерянности правительство СССР и вызвало крайне негативную реакцию со стороны официального Кишинева. Генсек призывал руководство МССР к пересмотру отдельного положения закона о республике, дабы не допустить разжигания межнациональных конфликтов.
Руководство Тирасполя окончательно убедилось в том, что кроме проживающего на территории ПМР народа, отстаивающая свои права республика, больше никому не нужна. Никого тогда не интересовали чужие проблемы, и угроза скорой полномасштабной войны доказала, что надеяться им можно только на самих себя.
10 апреля 1992 года Смирнов издал Указ «О создании Вооруженных сил ПМР» на базе республиканской гвардии и воинских частей, дислоцированных на территории ПМР и перешедших под ее юрисдикцию. В пункте этого указа, обозначенным как №6, было четко прописано следующее: «Правительство ПМР обязано обеспечить снабжение вооружением, боевой и специальной техникой и другими материально-техническими средствами армию республики». Это означало, что руководство непризнанной республики будет тем или иным способом стараться узаконить захват складов с вооружением. Узнав об указе Смирнова, генерал Неткачев приказал усилить хорошо вооруженным батальоном охрану громадных армейских складов в селе Колбасна Рыбницкого района.Борис Ельцин, до которого дошло известие о возможности лишиться 14-й армии, издал указ о том, что армия переходит под юрисдикцию России. Я уже писал о том, что за две недели до его указа, части дислоцировавшиеся на территории правого берега Днестра 14-й армии, по приказу маршала Шапошникова были переданы Республике Молдова. Нужно называть вещи своими именами: президент Борис Ельцин либо был в неведении, либо его подставили подчиненные. Самым смешным и циничным было то, что в день выхода этого указа был подписан протокол о перемирии между Молдовой и Приднестровской стороной. И это тогда, когда Молдова к своим границам подтягивала армейские подразделения и собирала призывников. Однажды мировая история уже сталкивалась с подобным. Помните «Пакт о ненападении», подписанный Молотовым и Риббентропом? Если когда-нибудь еще придадут огласке нечто похожее – его можно будет вносить в список «народных примет»: подписали временное перемирие, или бумажку о ненападении – готовьтесь к войне.
В происходящем в Бендерах на сессии Горсовета подписании этого протокола участвовал и генерал Неткачев. Он заверил депутатов, что в случае возникновения вооруженного конфликта, армия не даст горожан в обиду. Горсовет ему поверил. Согласно протоколу, город снимал блокпосты, разоружал и распускал расположенные в его черте военные формирования, а все оружие, под присмотром военных наблюдателей, складировал в казармах.Республика Молдова, несмотря на оформленное по бумагам перемирие, продолжала свою политику. Обстрелы не прекращались, а спустя неделю после подписания протокола, вооруженные силы Молдовы вели интенсивный огонь по позициям приднестровцев на знаменитом со времен Великой Отечественной войны Кицканском плацдарме. Бои шли под селом Кошница и вселе Дороцкое. Простреливался мост через Днестр в районе села Бычок. Пули свистели над городами Дубоссары и Григориополь.Нарастающее военное противостояние привело к проблеме внутреннего перемещения населения. Часть жителей Приднестровья покинула места проживания и перебралась на правый берег Днестра. Другая часть, спасаясь от ожесточенных боев в Бендерах, выехала в Одесскую область. Масла в разгорающийся огонь войны подлил генерал-полковник Альберт Макашов. Его безответственное выступление в Доме культуры завода им. Кирова перед офицерами управления армии иначе как мальчишеством не назовешь. Бывший командующий Уральским военным округом обзывал военнослужащих последними словами, в том числе, и предателями России, грозился увольнениями и трибуналом. Когда его спросили, кого он представляет, генерал замялся, пробубнил себе под нос что-то про «всех честных людей». Это был тот момент, когда армия, казалось, сама шла в руки властям Приднестровья. Почему же президент Смирнов не использовал такой удобный шанс?
Некоторые офицеры, участники тех событий, сейчас думают приблизительно так: «Если бы армия перешла под юрисдикцию ПМР, то Молдова не посмела бы решать приднестровский вопрос с позиции силы». Безусловно, на армию бы не давила неопределенность. Все бы четко знали, что она защищает свои семьи, дома. Решает вопрос с позиции силы тот, кто уверен, что противоположная сторона слабее. А в последующие годы (1996 – 2001) разве посмели бы уничтожить в угоду Евросоюзу новые боевые танки и боевые машины пехоты? Ведь уничтожено было одних только танков более 100 единиц! Совсем новых, еще не обстрелянных машин, пробег большинства из которых составлял всего 200-400 километров! Какая недальновидность и расточительство! Никакого чувства гордости, никакой элементарной хозяйственности!
Я уверен, что довести конфликт до полномасштабной войны не дали бы ни Россия, ни Украина, ни европейское сообщество. Было бы моментальное вмешательство, которое наверняка нашло способ и аргументы усадить за стол переговоров непримиримых врагов. Причем, у каждой стороны имелись свои интересы: Украина пыталась решить территориальные проблемы с претендовавшей на Буковину и часть Одесской области Румынией, Россия – защиту этнических русских и возврат оружия. Ну а Европе, которая все время кричала о скором объединении, грозил бы передел существующих государственных границ.
Приднестровью не нужно было бы создавать свои собственные вооруженные силы. Тех денег, которые были потрачены на создание собственной армии, вполне могло бы хватить на содержание российской 14-й армии. Так думали многие офицеры. Но в том-то и разница между нами, офицерами, еще не забывшими о чести и долге, и теми, кого этот вариант не устраивал и не интересовал. Он был не выгоден и тем, кто размахивая руками, во всю глотку кричал на митингах, подталкивал людей к захвату оружия, зарабатывал на дешевом политическом популизме желанные очки. Не нужен он был и Смирнову с его людьми. Принятие под свою юрисдикцию 14-й армии вынуждало правительство ПМР к поиску в офицерской среде человека, которому под силу собрать воедино части 14-й армии, вооруженные форми-рования ПМР, казаков и прочих любителей помахать шашкой. Уверен, что такой командующий, через неделю-другую смог бы объединить воинские части и другие силовые структуры, для того, чтобы раз и навсегда навести в Приднестровье порядок. Но именно этого боялся и не хотел Игорь Смирнов.
Камни не исполняют желаний. Их исполняем мы сами, четко следуя однажды выбранному пути. - майор Кальтер - Свинцовый закат
Приветствую тебя гость! Что-бы иметь более широкий доступ на сайте и скачивать файлы, советуем вам зарегистрироваться, или войти на сайт как пользователь это займет менее двух минут.Авторизация на сайте
Из книг о Чернобыльской Зоне - Страница 4 - Форум о Зоне Отчуждения и о модах игры Stalker
