Дмитрию Биленкину - писателю и другу - посвящаю. (Владимир Губарев) Людям, кто не в теме, оброс толстой "урбанистической" кожей и не понимает жизни в маленьком городке, думает, что мир "вращается вокруг него" и "это было давно и неправда" - читать ... рекомендуется
… (По публикациям Ю.Андреева, Н. Мельникова и А. Бихдрикера)
ЧЕРНОБЫЛЬ И РБМК
После Чернобыльской катастрофы возник традиционный русский вопрос: КТО ВИНОВАТ? Разработчики ректора РБМК винят персонал (если бы реактор был плох, то он неоднократно бы взрывался на других АЭС и военных заводах, но пока это удалось лишь чернобыльцам), а защитники персонала -–проектировщиков (на других АЭС с ректорами РБМК тоже были аварии, чудом не приведшие к катастрофе).
Враги РБМК считают, что в его конструкцию была цинично встроена способность к "неконтролируемой цепной реакции" - закономерный итог бесконтрольного царствования атомной элиты СССР, являвшейся частью мировой атомной элиты. Существует точка зрения, что если бы среди "научных руководителей" реактора РБМК, обитавших в Курчатовском Институте, нашелся хотя бы один честный и знающий человек, этот реактор никогда не был бы построен.
Почему же это ублюдочное сооружение оказалось кому-то необходимым? Среди причин важное место занимает желание сохранить свое положение в атомной элите. Дело в том, что основные типы ядерных реакторов ведут свою родословную от двух прародителей. Это уран-графитовые "штабели", сооруженные в США и СССР в сороковые годы для производства оружейного плутония и более поздние реакторы для ядерных подводных лодок, имевшие прочный стальной корпус. Как только возникла идея внедрения военных реакторов в энергетику, атомная элита раскололась на две группы. В США энергетики пошли по пути использования транспортных реакторов ("PWR", или водо-водяные реакторы под давлением). Естественно, что от лодочных энергетические реакторы отличались размерами и более дешевым топливом. В Советском Союзе, в силу его большей технологической инерционности, было трудно организовать производство стальных корпусов для реакторов лодочного типа, названных ВВЭР (водо-водяной энергетический реактор), и поэтому поддержку получили разработчики графитовых "штабелей", которые можно было собрать из сравнительно небольших деталей.
Тут то и начался процесс, приведший впоследствии к преступлению. Реакторы РБМК, эти гигантские штабели, требовали много экзотического циркония и целого леса труб, специальных технологий для сварки циркония с нержавеющей сталью, а также огромные количества бетона. Все это влетало в копеечку, и постепенно преимущество РБМК, как более простого в изготовлении, стало исчезать. Промышленность освоила выпуск крупных корпусных реакторов, и реакторы ВВЭР готовы были вытеснить РБМК из энергетики. Руководителей, связанные с РБМК стали теснить на второй план. Выход нашли в использовании существенного преимущества "штабелей" - их способность работать на уране низкого обогащения. Это позволило упростить сложный и дорогой процесс обогащения урана.
Здесь, вероятно, и начинаются события, которые более уместно назвать "составом преступления". Дело в том, что при низком обогащении ядерного топлива реактор РБМК приобретал свойство, когда при кипении охлаждающей воды в его каналах, реактивность довольно резко возрастала. Этот процесс можно было бы компенсировать внедрением в активную зону реактора замедляющих ядерную реакцию стержней из бора, но тогда следовало бы повысить обогащение. Возник своего рода порочный круг, и чтобы выйти из него, конструкторы решили сохранить в реакторе "минимум" поглотителей нейтронов, чтобы не дать реактору взорваться. Высокая реактивность реактора противоречила правилам безопасности, но атомный надзор был частью атомного министерства, и спустил все на тормозах. Более того, люди, эксплуатирующие станцию, не знали, что снижение числа стержней может привести к взрыву. Действительно, будь такая информация включена в документацию, это было бы равносильно признанию в совершении преступления. Кроме того, "число стержней" понятие отвлеченное, оно не соответствует какому-то видимому явлению, человек не может быстро просчитать ситуацию. Расчеты ведет ЭВМ с задержкой, составляющей не менее десяти минут. Поэтому управление "штабелем" – рискованное занятие.
На Ленинградской, Чернобыльской и Смоленской станциях с реакторами РБМК в разное время случились аварии, каждая из которых при другом раскладе могла бы превратиться в Чернобыльскую. Следует заметить, что персонал трех северных станций (Ленинградской, Смоленской и Курской), был более сообразительным, чем персонал Чернобыльской станции, здесь опять подтвердилась истина: где тонко, там и рвется. Однако винить персонал, пусть его качество и было ниже, чем на других станциях, нельзя. Станция была сконструирована и построена так, что могла взорваться. Ни один атомный надзор в мире не позволил бы ее эксплуатировать. Здесь проявилось слабое место всех больших структур: при достижении определенного уровня они перестают функционировать, как нечто полезное, и начинают работать только на клановые интересы.
В Международном агентстве по атомной энергии (МАГАТЭ), несомненно, имелись люди, понимавшие, что случилось в Чернобыле, но советская ядерная структура была слишком похожа на структуры других государств, имевших своих представителей в МАГАТЭ. Для представителей этого агентства, несомненно было то, что вся правда о Чернобыле нанесла бы столь непоправимый удар по ядерной промышленности, что личная судьба всех крупных ядерщиков оказалась бы совсем незавидной.
Очень большую роль в судьбе атомной промышленности играл психологический момент. Казалось бы слова "реактор вышел из-под контроля" были где-то кем-то произнесены и особо не оспаривались. Человек, хотя бы бегло знакомый с ядерной физикой, понимает, что если цепная реакция вышла из под контроля, то имеет место неконтролируемая ядерная реакция, или, другими словами, взрыв. Ядерщики же старались не употреблять этот термин, используя понятия: "хлопок", "неконтролируемый разгон", "разгон на быстрых нейтронах". В принципе, их понять можно. Ведь даже двухсот тонн урана недостаточно, чтобы произвести взрыв, эквивалентный многим тысячам тонн тротила в условиях энергетического ядерного реактора. Для этого уран следует удерживать в геометрическом объеме, в котором началась неконтролируемая цепная реакция, пока не прореагирует достаточно значимое количество этого урана, скажем, несколько килограммов. Это происходит в бомбе, но реактор - это очень несовершенная бомба, попросту, очень непрочная. Поэтому взрыв, начавшись, довольно быстро прекращается, так как реактор оказывается полностью уничтоженным. Но это взрыв, в случае с Чернобылем эквивалентный нескольким тоннам или десяткам тонн тротила. Действительно, взорвись в другом месте вагон взрывчатки, кто в здравом уме назвал бы это "хлопком" или еще как-нибудь? И так как взорвался не тротил, а уран, то это был ядерный взрыв.
Именно этого не следовало знать широкой публике во всем мире. И без этого, после 1986 года почти все государства перестали строить ядерные реакторы. Исключение составили только Румыния, Словакия и Чехия, самые бедные страны бывшего советского блока, надеявшиеся таким путем заработать немного твердой валюты, продавая электричество. Нетрудно догадаться, что узнай мир о ядерном взрыве, прекратилось бы не только строительство, но и эксплуатация значительной части атомных станций во всем мире. И никакие усилия доказать, что это, де, возможно только у русских, не помогли бы. Публика понимает, что нравы всех крупных корпораций одинаковы, будь это "СССР Лимитед" или "Вестингауз Лимитед".
Атомную энергетику сегодня спасает уверенность маленького человека в том, что эксперты знают все. Немногие понимают, что эксперты происходят исключительно из кругов, связанных с атомной промышленностью. Стать экспертом в атомных делах, не выходя из университета, невозможно. Ядерная физика составляет сегодня существенную, но далеко не определяющую часть экспертизы, связанной с безопасностью атомных станций. Поэтому независимую экспертизу по вопросам ядерной безопасности организовать абсолютно невозможно. Вся техническая информация, необходимая для такой экспертизы сосредоточена в руках атомной промышленности, которая никому ее не показывает, ссылаясь на существование "коммерческих секретов"
Ни при каких обстоятельствах профессионал не сделает ничего такого, что может нанести существенный вред той отрасли, которая его кормит.
Тут можно возразить, что существуют контролирующие органы. Однако, контролирующие органы состоят из тех же профессионалов, что и атомная промышленность и точно так же не заинтересованы в том, чтобы вредить ей. Регуляторы тоже не желают ликвидации атомных станций.
Сейчас договорились, что в Чернобыле взорвалось много атомных ядер, но не так много, как в бомбе. Взрыв эквивалентен лишь 30-40 тоннам тротила (ядерных бомб мощностью менее 1000 тонн тротила не бывает), но физическая природа взрыва была ядерной. Согласно базовой гипотезе, контроль над реактивностью был потерян в результате опускания в активную зону реактора контрольных стержней, что должно было остановить ядерную реакцию, но произвело обратный эффект. Здесь – несомненная вина персонала. Однако сам факт взрыва подтверждает, что реактор был сконструирован неправильно.
Все беды происходят из-за недостатков общественного устройства. Пока не будет найден баланс между стремлением отдельных групп к успеху и доминированию и безопасностью всех людей, Три Майл Айленды и Чернобыли будут повторяться. В основе всех, без исключения, техногенных катастроф лежат человеческие отношения и страсти.
Пока от человеческого несовершенства просто взрывались котлы и падали мосты и самолеты, это не угрожало человечеству в целом. Атомные аварии показали, что ситуация может измениться. Если говорить объективно, никакая техногенная катастрофа, включая атомную войну, не приведет сегодня к полному исчезновению с планеты рода человеческого. Это, однако, только сегодня. Уже завтра все может измениться и новое "достижение науки и техники" превратится в ловушку, где погибнут все. Атомная энергетика расположилась как раз на пороге этой эпохи. Часто ядерщики говорят о несправедливости ситуации, в которой оказались АЭС. В конце концов, все атомные аварии убили неизмеримо меньше людей, чем, скажем, угольная энергетика. Все это верно, но суть не в этом. Как бы не совершенствовать атомную безопасность, это уже не поможет расцвету ядерной энергетики. Не поможет и широкая реклама этой безопасности и миллионы красочных буклетов с лебедями на фоне градирен. Общественное устройство должно измениться настолько, чтобы каждый человек знал, что он защищен от эгоизма полукриминальных групп, способных на все ради собственного успеха. Как показала практика, сегодняшнее общественное устройство, будь оно "директивное", или "рыночное", не может защитить людей от неправильного использования новейших технологий. Атомное ядро здесь не при чем. Нам следует оглянуться на самих себя.
(По публикациям Ю.Андреева)
КОРАБЕЛЬНАЯ ВСТРЕЧА
Теплым вечером по тихой бухте плыл пассажирский Пароход. Прогуливал отдыхающих. Эдакая новогодняя семиэтажная елка. Вся в огнях и громе оркестров. Видна и слышна. Тут возникает Сухогруз, молча бьет в бок и топит. За что???
Вопрос: кто виноват?
Ответ: менталитет!
Ну, естественно, естественно. Следователи выясняли детали конструкций и состояние судов, квалификацию капитанов, кто, где был, как командовал и почему прошляпил. Даже не хотел ли кто утопить зловредного товарища из Органов. Впрочем, особо не возились - дали по десять лет каждому капитану. Пусть посидят, подумают. А что думать - человеческий фактор, будь он неладен. В чем же риск плавания в наших водах?
У нас всегда два кодекса: писанный и неписаный. Не только на воде. Пример: занимаюсь на автокурсах, разбираюсь в дорожных ситуациях. Заходит мастер-водитель, посмотрел билет, задумался, полез в ответ. Там: в данной дорожной ситуации водитель автомашины уступает дорогу гужевому транспорту. У мастера аж дыхание сперло: "Чтоб я уступил дорогу кобыле?! Да я жигуленок не пущу." И, можете не сомневаться, не пустит! Чтоб там не говорилось в Правилах. Едет по своей Германии немецкий гражданин, смотрит: его обогнали с превышением скорости. Гражданину не лень вынуть мобильник и сообщить гаишнику, чтобы задержал нарушителя и оштрафовал. На дорогах России, заметив в кустах милиционера, мы немедленно начинаем сигналить встречным: опасность! А стучать на коллег, извини...
Где-то в правилах мореходства записано, что встречные суда расходятся левыми бортами. Ну и что теперь? Есть же еще и приоритеты.
Капитан Парохода был старый и опытный мореход. Он благополучно прослужил вечность и все правила знал. В том числе основной закон: встретил пассажира - пропусти его. Не связывайся. Это не важно кто ты: рыбак, военный, гидрограф, танкер, сухогруз. И чье на самом деле право прохода. Пропусти, не связывайся. Так же, как ежели ты за рулем, пропусти группу детсадовцев бодро переходящих Ленинский на красный свет и в неположенном месте. Толку-то, что у тебя зеленый. Воспользуешься своим правом, ох, пожалеешь. Так и здесь, капитан твердо знал, что в море любой встречный уступит ему дорогу. Так было и будет.
Капитан Сухогруза был молод. Он возвращался из дальнего загран. рейса, где поднабрался дисциплины и подзабыл нравы отечества. К тому же он не спал несколько суток и очень устал. Длительные и тяжелые погрузки в портах Америки, переход с грузом через бурную Атлантику, затем - узкие проливы, бардак в команде - все сказалось. Хотелось домой, где еще разгружаться. Он шел на зеленый, видел препятствие, связался с ним, договорился. Был в своем праве, но российской традицией пренебрег. Погубил сотни жизней. Сам сел. Спец. по риску, учти менталитет!
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ФАКТОР
На узловую станцию где-то в глубине России прибыл эшелон и встал на второй путь. Его машинист рассеянно слушал по радиотелефону переговоры диспетчера с встречным составом. И тут он понял, что диспетчер пропускает скорый по второму пути. Он немедленно включился и закричал диспетчеру. - Как по второму пути? Я – товарный - стою на нем!
- Не мешайте работать! – отвечал женский голос. - Я отлично вижу, где вы стоите. Не слепая! Тогда обеспокоенный машинист эшелона сам связался с машинистом встречного.
- Слушай, что-то не так! Я, товарный, стою на втором. Сбавь скорость и готовься встать.
Машинист встречного послушал совета, затормозил и поезда встали на одном пути, упершись лоб в лоб локомотивами. Возник скандал. Набежали начальники. Стали ахать, охать и ругаться. Наконец, развели составы в разные стороны. Диспетчера сняли, хотя она и кричала, что виноваты машинисты, которые сами все перепутали и не выполнили ее команды. Через месяц ее восстановили в должности. Работать, ведь, кому-то надо! А еще через месяц на этой Узловой произошла железнодорожная катастрофа. Одна из самых серьезных аварий, случившихся в России в конце 20-го века.
ДИРИЖАБЛЬ
У некоторых, на первый взгляд весьма плодотворных идей, бывает печальная судьба. Возьмите, к примеру, дирижаблестроение. Такая естественная идея – летать на том, что легче воздуха. В самолетах есть что-то патологическое, все равно, как в летящем утюге. Нет ничего удивительного в том, что они падают и разбиваются. То ли дело – дирижабль. Легче воздуха, поэтому сам на землю падать не станет, надо еще постараться, чтобы его приземлить. Плывет себе по небу куда надо (не даром говорят – воздухоплаванье). Двигатели тянут, преодолевая встречные воздушные потоки. Расход топлива мизерный, шума мало, грузоподъемность огромная, габариты груза – любые. Зависнуть может над любой точкой, и неподвижно торчать там, хоть вечность. Никаких аэродромов не нужно. Незаменимая вещь для геологии, сельского хозяйства, скорой помощи, перевозок в отдаленные районы. Да мало ли для чего еще! Многосекционный заполненный гелием дирижабль совершенно взрывобезопасен, он не упадет даже пронзенный пулеметной очередью. Гелий дорог? Делаем вакуумный дирижабль с дюралевым корпусом. Наполнитель вообще на балансе не числится.
Сколько сил было потрачено на развитие воздухоплаванья за столетнюю историю! Сколько денег в идею ухлопано! Помните фундаментальные кирпичные здания рынка в Риге, чинно стоящие в ряд? Это – ангары для дирижаблей. Кто-то же их построил, и кто-то на этом разорился. Где же дирижабли? Вы на них катались? Нет! Как отрезало. А почему?
А потому, ребята, что ветер дует!
Участвовал я однажды в демонстрации на Красной Площади. Всего один раз, хотя нас принуждали к этому постоянно. Я, однако, был принципиальным противником подобного мероприятия. Но в жизни все испытать надо. Один раз можно. Тем более, что тогда профоргом кафедры был радиоинженер, починивший мне накануне пересчетку. Услуга – за услугу. Я и пошел.
Дело было в ноябре. Колонна МГУ на рассвете собралась в каком-то переулке у улицы Димитрова, построилась и пошла через Каменный мост. Погода – хуже некуда: то дождь, то снег, порывы ветра. Искусственный алый цветок неизвестной этимологии на длинной проволочной ножке, которым меня наградили (лозунги несли только партийцы), завял и осыпался. Пришлось его выбросить. Тогда меня приставили к группе товарищей, конвоирующих воздушный шар. Это была гордость химфака. Черный резиновый шар диаметром шесть метров был наполнен водородом, благодаря чему он обладал повышенной подъемной способностью. Надули мы его хорошо, и при щелчке он гудел, как футбольный мяч. Упакован он был в сетку-авоську, за переплетения которой держался десяток мужчин, не давая шару взлететь раньше времени. Снизу к нему был прикреплен алый стяг, а к авоське – длинный канат. Мы предвкушали, как на Красной Площади отпустим шар, и он высоко поднимется в полной красе. Тогда-то все и увидят, на что способны химики в мирной жизни. Вон физики-филологи идут с детскими шариками, как первоклашки. А мы...
…. Колонна втянулась в проезд между Никольской башней и Историческим музеем. Впереди показалась Красная площадь и плотные колонны идущих по ней людей. Разделявшие колонны люди в штатском выкрикивали лозунги и здравицы, народ отвечал громким ура! Шедший рядом Вассерберг тоже провозгласил своим поставленным профессорским голосом:
- Да здравствует советский народ – вечный строитель коммунизма!
- Ура! – отвечал народ с удвоенной энергией, - Ура!
Мы были на выходе из проезда, когда раздалась команда:
- Отпускай!
Первый десяток химиков отскочил от авоськи, второй начал травить канат. Шар зашевелился и, вращаясь, масляно поблескивая, начал величественно подниматься. Перед ним, чуть ниже развернулось красное знамя. Публика уже не обращала внимания на членов ЦК, мерзнущих на трибуне, а зачарованно следила за шаром. Тот поднимался вертикально вверх, все выше и выше. Вот он достиг высоты пятидесяти метров и остановился. Полный триумф!
И тут сзади, с манежной площади, случился порыв ветра. Проезд, видать, исполнял обязанности аэродинамической трубы. Шар пошел вниз по дуге окружности. Туго натянутый канат исполнял роль радиуса. Шар отклонился влево к ГУМУ и где-то там на расстоянии 50 метров, прямо напротив Мавзолея ударился о брусчатку. Удар был страшный, последствия – тоже. С высоты своего роста, я увидел, как по Красной площади покатились сбитые с ног ткачихи, задирая юбки и дрыгая ножками. Колона была смята, все бросились в рассыпную. Даже солдаты и люди в штатском.
Шар тем временем отскочил от земли, как теннисный мячик, и начал снова набирать высоту. Теперь в его движении было что-то угрожающее.
- Выбирай, канат, - крикнул, я, принимая командование.
Мы остервенело начали тянуть канат. Шар сопротивлялся, ему вновь удалось набрать высоту. Пусть не такую, как в первой попытке, но все же. Новый порыв ветра, отклонил шар вправо, на трибуны. К счастью, до Мавзолея он не доставал, но до трибун с почетными гостями – запросто. Удар! С лавок посыпались представители дружественных компартий. На этот раз шар не стал сразу взмывать ввысь, он двинулся вдоль трибун, сметая все лишнее. Мы выбирали канат. Наконец, шар пошел к нам. Он тянулся, руша охрану и загородки. На кромке трибун он удалил с поверхности Земли телевизионщиков с их треногами и аппаратурой. Мат, визги, бой стекла.
Шар в третий раз начал набирать высоту. На этот раз мы не дали ему разгуляться, он завис на высоте какого-то трехэтажного дома. Опять порыв! Шар пошел вертикально вниз. Прямо на нас. Никогда бы не подумал, что уважающее себя тело легче воздуха способно падать с таким ускорением. Больше, чем у утюга, подброшенного вверх! Я отскочил в сторону, роняя экономисток. Шар ударился о землю и я, как лев, бросился на него, крепко вцепившись в переплет авоськи. Шар оторвал меня от земли. Свершилось! Я стал воздухоплавателем. Я уже живо представил, как в низких облаках проношусь мимо Ивана Великого, когда друзья-радиохимики последовали моему примеру и кинулись на шар. Шар обладал большой грузоподъемностью, но тонны ему не поднять. Он покорился.
Мы выправили ряды и, скромно, держась за понурого бегемота (будто и не химики мы вовсе), пошли вперед, держа равнение на Мавзолей. Миновали Брежнева, когда я обратил внимание на повреждения оболочки. Не иначе, как какой-нибудь кинокорреспондент порезал шар осколками своей дурной камеры. Водород начал выходить.
- Да, похоже мы проявим себя больше, чем надо, - думал я огорченно. - Войдем в историю. Мы же – в облаке гремучего газа! Не дай Бог, кто закурит, взлетим на воздух. Фейерверк будет знатным. Кто жив останется, сядет на всю жизнь. За терроризм!
Вот там, сидя на ступенях Балчуга и тщательно собирая оболочку, я понял: дирижабль – замечательная вещь. Он найдет широчайшее применение. Если ветра не будет!
Приветствую тебя гость! Что-бы иметь более широкий доступ на сайте и скачивать файлы, советуем вам зарегистрироваться, или войти на сайт как пользователь это займет менее двух минут.Авторизация на сайте
Блог О Зоне Отчуждения
Обсуждение
