Наконец-то дело о самоубийстве академика Валерия Алексеевича Легасова завершено. Листаю пухлый том, где собраны материалы следствия, протоколы допросов, служебные записки, документы, фотографии…
Боль, что живет с того апрельского утра 1988-го года, когда не стало Легасова, вновь захлестывает: неужели нельзя было предотвратить эту трагедию? И ощущение вины не отступает. Ведь еще накануне мы разговаривали с Валерием Алексеевичем и о будущей статье, и о предисловии к книге, которая должна выйти в "Молодой гвардии", и даже о рыбалке… Ничто не предвещало трагедии… А может быть, я не почувствовал ее, не разглядел?! По крайней мере, внешне ничто ее не обнаруживало — Легасов был разговорчив, даже весел, много шутил. Откуда было знать, что он уже съездил в МГУ, забрал из-под стекла, что лежало на письменном столе, фотографии, сложил в одну стопку листочки со стихами, посвященными жене…
Публикации в "Правде" посмертных "Записок" академика вызвала поток писем в редакцию. По характеру почта очень разная. В большинстве писем — недоумение, непонимание случившегося. А разве можно до конца понять эту трагедию?! Наверное, нельзя, остается только попытаться извлечь уроки из нее.
"Думаю, что случившееся, как бы ни было трудно, все-таки необходимо и понять, и объяснить, — пишет старший научный сотрудник И. Зарубин. — И это обязательно надо сделать во имя будущего нашей науки, а, следовательно, и всей страны". "Сейчас накоплено столько ядерных боеголовок, что можно 100 раз уничтожить все живое на Земле, — замечает М. Какшина из Ростовской области, — но каждый человек умирает только один раз. Смерть академика потрясла меня…" В. Криницкий (Киев), Г. Рыбаков (Одесса), В. Печерский (Ленинград), В. Крючков (Москва) пишут о том, что в "Записках" многое заставляет еще раз задуматься, как мы живем, работаем, учимся, исполняем свои обязанности на любом посту, на каждом рабочем месте.
Отсутствие добросовестности и привело к такой аварии, как чернобыльская. "Знать подробности жизни таких людей, как Легасов, — это не праздное любопытство, — пишет И. Константинова из Куйбышева. — Актеры, писатели, журналисты и ученые, государственные деятели своими личными качествами влияют на жизнь нашу. Даже если они так далеко живут от нас и работают…" А семья Скворцовых из Приморского края добавляет: "Очень хочется побольше знать о людях, кто по-настоящему за перестройку, кто хочет что-то сделать практически для нашей страны. К таким людям, безусловно, относится и Валерий Алексеевич".
"До сих пор не могу понять, — пишет кандидат экономических наук В. Ратников, — как могло случиться, что в наше время в расцвете творческих и физических сил на 52-м году жизни такая сильная личность, как В.А. Легасов, вынужден был уйти из жизни? Что это — неисполнение желаний или осознание того, что невозможно выполнить задуманное? До сих пор не верится, что комсомольский вожак Московского химико-технологического института имени Н. С. Курнакова, коммунист до мозга костей был сломлен в наше время — время надежд и ожиданий. И тут возникает новый вопрос. Когда же все-таки мы начнем действительно по-товарищески относиться друг к другу, максимально используя для блага нашей страны потенциальные возможности каждого члена нашего общества?! Когда же мы поймем, что каждый человек — уникален, незаменим?! Что это — мир, из которого складывается наше великое общество.
Ушел из жизни Валерий Алексеевич — и нет ученого, нет организатора, который мог бы повести дальше советскую водородную энергетику, и одно из ее наиболее интересных направлений — применение атомно-водородной энергетики в технологических производствах. А ведь не за горами сентябрь 1988 года, когда в Советском Союзе должна состояться 7-я Всемирная конференция по водородной энергетике, душой и научным организатором которой был академик В. А. Легасов. А сколько планов, прекрасных научных идей унес он с собой? Грош нам, коммунистам, цена, если по-прежнему забота о человеке останется лозунгом.
Надо добиваться того, чтобы в партийных органах действительно занимались партийной работой, направленной на решение основной задачи коммунистов — создание атмосферы братства, товарищества, коммуны. Ибо нет у коммунистической партии более важной задачи, чем судьба каждого советского человека. Нельзя же допускать, чтобы мы теряли наиболее достойных,наиболее перспективных, наиболее преданных и наиболее компетентных коммунистов. А сколько мы настоящих коммунистов, настоящих советских людей всех рангов уже потеряли?! Это не должно повториться, этому должен быть поставлен надежный заслон".
На мой взгляд, В. Ратников поднял главную проблему сегодняшнего дня — проблему борьбы за судьбу человека. Не цифры планов, не "великие" преобразования природы, не победные реляции о достигнутом определяют нынче состояние общества. Наследие сталинизма, той эпохи, которую мы не можем не осуждать, до тех пор будут оказывать на нас влияние, пока судьба личности отодвигается на второй план.
Листаю "Дело о самоубийстве". Многих из тех, кто давал показания, я знаю, и оттого за скупыми строками встают лица и глаза людей, воспринявших эту трагедию как личную. И не только родных и близких. К. Феоктистов: "У Легасова был редкий дар — стратегическое мышление, умение видеть проблему в целом. Потеря для науки невосполнимая…" А. Александров говорит о том же, коллеги по лаборатории, по институту считают, что нет ученых, которые могли бы заменить Легасова…
И тут же письмо: "Легасов — яркий представитель той научной мафии, чье политиканство вместо руководства наукой привело к чернобыльской аварии и, таким образом, причинило стране вред больший, чем десятки Адыловых". И подпись — старший научный сотрудник ИАЭ имени И. В. Курчатова. И фамилия, и домашний адрес. В первый момент — не поверил, наверное, анонимщик. Нет, есть такой человек, ему 48 лет. Свою точку зрения не скрывает. Фамилию не называю, хотя автор письма и не возражает, мол, "стою за свои убеждения"…
Сухие заключительные строчки "Дела": "В процессе следствия проверялась также версия о доведении Легасова до самоубийства, но она не нашла своего подтверждения, т. к. он не находился в материальной или иной зависимости от кого-либо, не было с ним также жесткого обращения или систематического унижения его личного достоинства, которые могли бы привести его к решению о самоубийстве, а потому лиц, виновных в его самоубийстве, не имеется…"
Следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР старший советник юстиции Борис Владимирович Погорелов говорил коротко: "Депрессия…"
Оба понимаем — иного и не могло быть. Следствие, проведенное со всей тщательностью, показало: преступления не было. Легасов сам принял такое решение. "В состоянии депрессии…" — однозначный вывод о причине трагического поступка Валерия Алексеевича.
Но я вновь перечитываю письмо старшего научного сотрудника ИАЭ имени Курчатова. Откуда эта ненависть? Случайна ли она? И что оказалось последней каплей, переполнившей "чашу депрессии"? Ведь у каждого из нас бывают минуты в жизни, когда окружающий мир кажется невыносимым… Неужели слабые уходят, а сильные остаются? Но это не так! Нужна сила, чтобы сделать последний шаг. А может быть, права Н. Михайлова из Душанбе, когда, анализируя нравственную атмосферу в НИИ, пишет: "Трагедия академика Легасова должна освободить нашу науку, наши НИИ от таких иллюзий, когда ученые оказываются вынужденными уходить из жизни добровольно…" Не хочется соглашаться с Михайловой, ой как не хочется. Однако в "Деле о самоубийстве" я вижу протокол собрания и цифры 100 и 129. 100 — за избрание Легасова в научно-технический совет института. 129 — против.
А ведь В.А. Легасов был первым заместителем директора института, и… страшная цифра — 129. Значит, ученый, написавший письмо в редакцию в ответ на публикацию "Записок" Легасова, был не одинок. Выборы в совет проходили весной 1987 года, вскоре после Чернобыля, и первый заместитель директора, академик, один из главных участников ликвидации чернобыльской аварии был забаллотирован на выборах.
Я знаю реакцию Легасова на случившееся — он был потрясен. И хотя Анатолий Петрович Александров предпринял все меры, чтобы сгладить конфликт, он прекрасно понимал, насколько незаслуженный удар нанесен по его заместителю, исправить положение он уже не мог. А раны, старые и новые, всегда болят…
— Меня поразил узел на веревке, — сказал следователь Б. Погорелов, — развязать его было невозможно…
Не всегда под силу человеку развязать или разрубить узлы, завязываемые жизнью. Чаще всего одному это сделать невозможно. Нужна помощь друзей, коллег, соратников. Наверное, многих из знавших Легасова не покидает чувство вины. Меня, в частности. И вот почему. Приближалась вторая годовщина Чернобыля. Еще в феврале договорились с Легасовым, что он примет участие в круглом столе и оценит работу по ликвидации аварии за минувшее время. Но Легасов заболел, оказался в больнице — ему так и не удалось выбраться в редакцию. Кто знает, не исключено, что публикация в газете 26 апреля могла бы предотвратить трагедию 27-го… Наверное, корит себя и жена — ее не было в то утро дома…
Наверняка мучает совесть и сына. Не только за то, что он не пришел домой чуть раньше, когдаЛегасов еще был жив, но и за те горькие минуты, когда доставлял отцу столько неприятностей: разве приятно слышать о том, что ваш сын выпивает, задерживается милицией за рулем автомобиля в нетрезвом состоянии, использует имя академика. Горько писать об этом, но нельзя молчать потому, что есть причина гибели — "депрессия", и мы обязаны рассмотреть все ее составляющие. Даже самые второстепенные. Ну, а главные?…
Может быть, Чернобыль? Некоторые читатели считают, именно эта авария — главная причина гибели Легасова.
З. Алехина (Киев): "Мы должны простить Валерия Алексеевича, ибо в наш век атома испытания порой невыносимы даже "для человека разумного". А если говорить по правде, то он вынес все испытания в Чернобыле. Даже трудно представить, что могло бы быть, если бы первые, с ними и В. Легасов, отступили, растерялись".
М. Дударенко (Минск): "Прочитал "Записки" В. А. Легасова, и мне еще раз отчетливо вспомнились весна и лето рокового 1986 года. Мне пришлось в группе гражданской обороны участвовать в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Помню жаркое лето, пыльные проселочные дороги в зону, по которым мы ездили на открытых машинах, работа с 8 до 20 часов. Очень хотелось пить, фляги опустошались мгновенно. В кузове почему-то все засыпали… И часто слышали — Легасов, Легасов…"
A. Мартынов (Пермь): "Легасов правильно говорит, что причиной чернобыльской аварии явилась халатность, безответственность… Есть и ряд других причин: аварийно-низкое качество реактора, отсутствие противоаварийной автоматики, незнание хозяевами станции и даже руководством Минэнерго действий в аварийной обстановке. Плюс к этому отсутствие массовой литературы, недостаток защитных средств. Справедливы слова Председателя Совета Министров СССР Н. И. Рыжкова, что авария на ЧАЭС была не случайной, что атомная энергетика с неизбежностью шла к такому тяжелому событию…"
М. Симашова (Ленинград): "Если бы все работали, как говорит Легасов в своей статье, высококачественно и в любой отрасли нашей промышленности и сельского хозяйства, то это было бы прекрасно! Тогда бы наша страна была бы самой высокоразвитой и самой обеспеченной…"
B. Крылов (Калининская обл.): "Ответственность за принятие решения, как показывает практика, возлагается не на науку и ученых вообще, а на представителей вполне определенного научного сообщества. А. П. Александров в предисловии к книге "Ядерная энергетика, человек и окружающая среда" писал: "В последнее время развитие ядерной энергетики вызывает большие дискуссии в некоторых странах Запада с точки зрения опасности загрязнения окружающей среды радиоактивными продуктами деления ядер урана и плутония. Однако эти дискуссии вызваны не реальной угрозой радиоактивного загрязнения АЭС, а соображениями конъюнктурного характера". Целое поколение наших атомщиков воспитано на этой парадигме. Теперь трудно судить, какую роль сыграла она в минуты, предшествующие аварии, но то, что она исподволь подводила к трагедии, — сомнений нет".
Трудно не согласиться с В. Крыловым! Иллюзии всегда опасны, втройне — когда самому приходится за них расплачиваться. И цена этому бывает разная.
Валерий Алексеевич Легасов принадлежал ко "второму поколению" атомщиков. Более того, он не занимался реакторами, но в надежности их у него сомнений не было. Да, претензии к качеству оборудования, к подготовке персонала, к автоматике, естественно, возникали, однако если бы 25 апреля 1986 года вы спросили бы его: "Возможна ли авария с разрушением активной зоны и выбросом огромного количества радиоактивных продуктов?", он ответил бы отрицательно. Как и большинство физиков. На протяжении четверти века физики убеждали общественность в абсолютной безопасности АЭС и делали это настолько эффективно, что уже даже сами не допускали такой возможности.
Чернобыль привел в шоковое состояние атомщиков всех рангов. Потребовалось время, чтобы убедиться: невозможное свершилось. Легасов увидел зарево над Припятью и только тогда понял, сколь велика катастрофа.
О первых днях в Чернобыле уже написаны книги, пьесы, сняты фильмы. В том числе и о работе академика Легасова. Приведу лишь одну деталь — она почти неизвестна широкой публике. Как известно, регулярно сменялось руководство правительственной комиссии, в том числе и ученые. Легасов приехал одним из первых, но затем, когда одна команда сменила другую, он остался. Это не бравада, не "панибратство" с радиацией — он был нужен здесь как научный руководитель.
Он имел право уехать — никто не упрекнул бы его, но он остался. Те, кто прошел Чернобыль в апреле 1986 года, до конца понимают цену этому поступку. И когда много месяцев спустя некоторые физики, не покидавшие своих кабинетов, начинают обсуждать и анализировать действия академика Легасова в те же дни (причем, пытаются даже доказывать, что можно было применять иные методы подавления 4-го блока, чем рекомендовал Легасов), мне так и хочется сказать им: "Легасов не уехал из Чернобыля, а почему тогда я не видел там вас?"
Кстати, это относится не только к физикам. Актеры, режиссеры, писатели любят нынче порассуждать о Чернобыле, но я помню, как отменялись летние гастроли весьма именитых театров в Киеве, как трудно было собрать бригаду писателей, которые приехали бы из столицы в "зону" к тем, кто боролся с ядерным дьяволом.
Легасов завоевал право честно смотреть в глаза людям. И в первую очередь тем, кто пережил трагедию Чернобыля в Припяти и Киеве, в Гомеле и десятках и десятках белорусских сел. И люди почувствовали это.
М. Морозова (Рубцовск):"Валерий Алексеевич является для меня авторитетом высочайшим. Понимаю, что я — капля в море. Собственно, и открылся-то он мне именно в те трагические дни. Тогда и сложился образ благородного, самоотверженного человека. Нельзя преувеличивать значение его суждений. Каждый тезис "Записок" — призыв к размышлению, больше того — ненавязчивое руководство, совет, что и как делать. Читая, нахожу подтверждение своим мыслям, ответы на вопросы и сомнения. Воспитывать благородство в людях надо на ярких примерах, каковыми и являются жизнь и работа Легасова. Сколько у нас сейчас "деятелей", которые оправдывают свою пассивность, леность мысли тем, что им-де мешал застой. А вот его не коснулась застойная плесень, он делал то, что ему лично надлежало делать. Это ли не образец высокой идейности, ясности цели, твердости духа, силы характера".
А. Богатова (Ленинград):"Мне кажется важным, что в "Записках" у Легасова рядом показана героическая работа людей по ликвидации аварии и путь, приведший нас к катастрофе на ЧАЭС. Одни и те же люди оказываются в условиях рутины безответственно пассивными, а во время катастрофы — героическими и мужественными. Отсюда следует, что, углубив понимание опасности, когда из-за привычной халтуры горят и тонут корабли, взрываются АЭС и заводы, гибнут дети, надо колокольным набатом будить в каждом из нас чувство личной ответственности, укреплять это чувство многократно, раскрывая его в различных ситуациях. Мне кажется, что активный по своей природной сути, Легасов мог выбрать смерть, чтобы его мысли были услышаны как можно скорее и как можно большим количеством людей".
Эти строки написаны учительницей и матерью троих детей…
Чернобыль не мог не изменить многое и в характере Легасова, и в его взглядах не только на атомную энергетику, но и на весь научно-технический прогресс. Работа в Чернобыле, доклад в Вене на конференции МАГАТЭ принесли Валерию Алексеевичу всемирную славу. Но не это главное. Он изменился сам — и уже многое, с чем соглашался до Чернобыля, теперь отрицал. Его общественная активность возросла — Легасов перерос рамки, в которые замыкался раньше. Будто поднялся на вершину, откуда мог смотреть вдаль, а не только под ноги. В этом были его счастье и трагедия.
В последнее время появились разные публикации о взглядах Легасова на судьбу атомной энергетики. В некоторых из них утверждается, что Валерий Алексеевич стал ярым противником АЭС, более того, он предсказывал, что Чернобыль обязательно повторится… Мне довелось много раз обсуждать с академиком проблему атомной энергетики. Хочу со всей определенностью сказать: никогда — ни до аварии, ни после нее он не говорил, что АЭС — тупиковый путь развития научно-технического прогресса. Легасов размышлял об ином, более того — считал, что сегодня главным в нашей жизни должен быть принцип безопасности. Он думал о системе безопасности, которая включала в себя и атомную энергетику. И основным звеном в этой системе был Человек.
Приведу лишь одну цитату из наших бесед: "За последние годы в мире произошло несколько аварий с необычайно высоким уровнем человеческих и материальных потерь. Эти аварии мало зависят от типа техники и сильно от единичной мощности аварийного блока — атомная ли это станция, химический реактор или газовое хранилище, — отданного в распоряжение оператора. Зависит ущерб и от места и плотности размещения потенциально опасных объектов. Но даже такие тяжелые по своим последствиям аварии, как чернобыльская, бхопальская или фосфорная авария в США, не должны повернуть вспять технологическое развитие цивилизации, не должны заставить отказаться от мирного использования ядерных источников или достижений химии, ибо этот отказ обернулся бы для людей еще более тяжелыми последствиями…"
Да, после Чернобыля Легасов более четко сформулировал свои идеи о принципах безопасности. Мечтал о создании нового института, убеждал, доказывал, требовал новых подходов к развитию современной техники. А в ответ… молчание. Более того — часто его взгляды неверно понимали, извращали.
Не могу не сказать и о публикации Алеся Адамовича в "Новом мире". Можно разделять или оспаривать точку зрения писателя — это право каждого. Однако запись беседы с Легасовым может привести к неверным выводам, мол, ученый против "линии" АЭС, более того — собирался "обо всем написать, обратиться наверх…". Смещение акцентов в статье писателя бросает тень на академика в глазах тех, кто его хорошо знал и с кем он работал. Но даже не это самое печальное: оказывается, до нынешнего дня идеи академика В. А. Легасова о принципах безопасности не поняты.
Когда мы произносим — "в состоянии депрессии…", должны помнить: одна из ее составляющих как раз непонимание его идей.
— Вы не чувствуете себя в вакууме? — при одной из встреч спросил Валерий Алексеевич.
— Нет, — удивился я.
— Счастливый человек… Неужели вы так спокойно относитесь к происходящему? Там, в Лондоне, в Вене, во многих странах ставят вашу пьесу, а в Москве, Ленинграде и Киеве она не идет? Не кажется ли это странным…
— Это дело театров. Драматургия — не основная моя профессия.
— А у меня наука — основная… — и тут же Легасов перевел разговор на другую тему.
Валерий Алексеевич в Вене и Лондоне побывал на спектаклях "Саркофага", рассказал о своих впечатлениях. Упоминание о "вакууме" теперь (к сожалению, не тогда!) многое открывает в том, что происходило с ученым. Он пытался говорить, кричать о наболевшем, но его не слышали.
Осенью 87-го он долго лежал в больнице. На ночь принял много таблеток снотворного — академика отчаянно мучила бессонница. Врачи спасли ему жизнь. И вновь, в больнице, он заговорил о "вакууме". Тогда я предложил написать ему большую статью, где он смог бы обосновать и развить свои идеи о принципах безопасности в промышленности конца XX — начала XXI века. Он загорелся, несколько дней работал над статьей. Через две недели она появилась в "Правде". Каждый день Легасов звонил: "Есть ли реакция?" И каждый день я отвечал: "Полное молчание…" Реакции не последовало.
"В состоянии депрессии…" Оно складывалось даже из мелочей. Однажды на научном совете кто-то заметил вскользь: "Легасов не следует принципам и заветам Курчатова". Брошена фраза, тут же все забыли о ней, а Легасов переживал несколько месяцев…
На собрании коллектива директор сообщает, что за ликвидацию Чернобыльской аварии Валерий Алексеевич Легасов представлен к званию Героя Социалистического Труда, мол, уже можно поздравлять его… Выходит Указ, но фамилии Легасова там нет. Было принято решение никого не награждать из Института атомной энергии, есть вина коллектива в том, что случилось. Наверное, в таком решении есть "рациональное зерно", но те, кто работал в Чернобыле рядом с Легасовым, отмечены правительственными наградами, а он остался в стороне…
Мелочи? Не совсем… Каждое такое событие рождало слухи, пересуды, плюс к этому всевозможные разговоры о конфликтах с директором, руководством Академии наук и т. д. Что греха таить, в научных коллективах любят посудачить, для некоторых наука как таковая уже давно стала второстепенным делом… Слухи, естественно, доходили до Легасова. Внешне он был невозмутим, не реагировал на происходящее, но стихи (а он их писал жене) показывают, как остро он переживал эту вакханалию слухов.
Легасов мечтал о Межведомственном совете по химии, который работал бы на самом современном уровне, о молодых ученых, способных изменить положение в науке, о временных научных коллективах — в общем, о ликвидации застоя в той области науки, которую он развивал и которой верно служил. Но 26 апреля состоялось совещание в Академии наук, на котором план работ, предложенный Легасовым, был, по сути, выхолощен…
"Не допустим, чтобы нами руководил мальчишка…" — это не выдуманная фраза, она принадлежит одному именитому химику. Действительно, в свои 52 года Легасов для наших "химических классиков" был слишком молод. Правда, они не ведали, что Валерию Алексеевичу оставалось жить менее суток… Вечером 26 апреля он узнал о решении, принятом в академии…
Депрессия… Она рождается только при дефиците доброты. Никого нельзя обвинять в самоубийстве Легасова — нельзя брать грех на душу, но многие из нас, живущих, не поддержали Валерия Алексеевича, не помогли ему в полной мере, не окружили теплотой и заботой. А потому не смогли сберечь его, развеять ту болезнь, которая именуется депрессией.
Да и следует помнить: в Чернобыле Легасов получил большую дозу радиации — конечно, никакой непосредственной опасности для жизни она не представляла, но, поверьте, необычайно трудно жить, когда на твоем личном счету десятки бэр… Эти бэры и рентгены вовсе не способствуют нормальному психическому состоянию, а потому к людям с бэрами надо быть вдвое, втрое, в десятки раз внимательнее, добрее, заботливее.
Источник - www.pravda.ru
|
Блог О Зоне Отчуждения
Обсуждение
