Призвали

Отвертеться не удалось. И вот я стою перед капитаном, с голубыми погонами и лицом пропойцы, в военкомате. Мой паспорт и военный билет он только что положил в мое личное дело и сейчас выписывает повестку на 21 января 1988 года, с пометкой в углу - ЧАЭС. Родина, в его лице, призывает меня на "Специальные воинские сборы по ликвидации аварии на Чернобыльской атомной станции," сроком на шесть месяцев. С ехидной улыбочкой он мне говорит, какую-то пошлость и вручает мне эту повестку. Всё, хорошо, что праздники прошли дома. В коридоре военкомата встречаю Витю Бидненко, мы работаем с ним в одном отделе, с точно такой же повесткой и на то же число. Вместе поехали на завод оформлять все документы.

21 января во дворе военкомата, уже стоит, довольно много мужиков, с женами, готовые на подвиги. Нас встречает всё тот же капитан, но уже с фингалом под глазом. Опять слышим его пошлые шуточки. Настроение препаршивое. После переклички, строем направляемся к областному военкомату, благо он находится недалеко. Там опять перекличка, формирование команд, кроме нас, были со всей области еще команды. Мы с Витей попали в одну команду, что было очень отлично. Подъехало несколько автобусов, нас рассадили и поехали. Капитан опять был с нами. Мужики пили, как обычно в таких случаях. Один уже начал командовать, как будто он командир. Мне казалось, что эта какая то игра и скоро всё закончится. За окном автобуса все больше было снега и окна медленно покрывались льдом. Наконец приехали в Белую Церковь, в кадрированный полк. Вот там я понял, что такое военная машина и как она работает. Мы выгрузились из автобусов, нас уже встречали военные. Опять перекличка и началась гонка: снимаем гражданку, военфельдшера тут же делают прививку, подбегаем к столам, на которых разложена форма. Прапор бросает в руки всю форму, как не странно, но подошло все. Сапоги я уже выбирал по ноге, с этим шутить нельзя. И произошла метаморфоза, когда все переоделись. Тихий мужичок, спокойно сидевший всю дорогу, превратился в грозного прапорщика и тут же стал командовать. Парень, изображавший себя в автобусе командиром, оказался рядовым и как-то сник сразу.

Опять солдат

Переодевшись в форму все воинские инстинкты тут же восстановились, из разномастной толпы, мы вдруг превратились в единый воинский организм. Тело само выполняло все приказы. Оказывается, хотя и прошло много лет после армейской службы, все армейские навыки восстановились мгновенно. Я сам поражался, как помимо моего сознания, действовал как солдат срочной службы. Вот опять я солдат. Завершив окончательно оформление, нас покормили, и когда уже стемнело, погрузили в грузовики и колона поехала. Было ужасно холодно. Сколько ехали, не помню, но казалось целую вечность. Привезли на очередной перевалочный пункт. Из кузова машины мы выползали, так замерзли. После очередной дележки, мы с Витей опять оказались вместе и уже на другом грузовике нас повезли в часть. Этот грузовик был с отоплением в кузове. Уже было легче. Распределение нового пополнения происходило в огромной столовой. Витя попал в батальон обслуживания ПуСО (пункт санитарной обработки), как потом узнал, они находились на всех КПП (контрольно-пропускных пунктов) на выезде из 30-ти километровой зоны отчуждения. На этих пунктах проверялись всё, что проходило или выезжала в чистую зону. Если обнаруживали повышенный уровень заражения, то происходила санобработка. Вот в такой пункт и попал Витя. Я попал в обычную роту работяг, которые работали, как я потом понял, возле взорвавшегося реактора, за стеной реакторного зала. Старшина роты привел меня в палатку нашего взвода. В ней стояли двухъярусные койки, горела печка буржуйка и стоял, давно забытый, спертый запах солдатской казармы, который описать просто невозможно. Старшина показал мне мое место и я тут же провалился в глубокий сон.

Служба началась

Поспать мне не удалось, объявили побудку. Вызывали первую смену на завтрак и на построение. Меня определили в дозиметрическую разведку по ближайшим селам. Стояла прекрасная зимняя погода. В эту зиму было довольно много снега, он скрипел при ходьбе. В первом селе почти не видно было людей. Меня поставили вторым номером к дозиметристу. Он мне довольно доходчиво объяснил работу прибора ДП5-Б и мы пошли обходить и проводить замеры. Данные заносили в специальные бланки. Практически все строения были заражены выше допустимой нормы, больше всего соломенные крыши. Эта деревня была за пределами 30-тикилометровой зоны отчуждения. К нам подошла бабуля и попросила проверить стог сена, который привезли. Мой первый номер начал подходить к сену и вдруг резко отбежал от него и сказал бабуле, чтобы она не только не кормила корову, но даже не подходила к нему, а побыстрее избавилась от этого сена. Бабуля заплакала и запричитала, чем же она будет скотину кормить, ведь это то, что у нее есть. Мы не знаем, что она сделала с эти сеном, скорее всего, что дала корове. В другом доме нас женщина пригласила в дом проведать её умирающего сына. Он был пожарником и участвовал в тушении пожара после взрыва. В кровати мы увидели совершенно худого парня. Он был без сознания. Женщина показала его фотографию, молодой красивый мальчишка. Она рассказала, что его отдали ей умирать дома. В больнице нет мест и они уже ничего не могут сделать. Тяжело было все это видеть. Постепенно я стал понимать, куда я попал. Внешних признаков опасности не было, только постоянно першило в горле, и все подкашливали.

К обеду мы вернулись в часть. Обедали в столовой. Еда была очень вкусная и без ограничений и ни в какое сравнение не сходила со жратвой на срочной службе. Нас по прибытию предупредили, чтобы мы не пили воду из водопроводных кранов, а только из закрытых бутылках. Эту воду ящиками раздавали в каждое подразделение. Ух и напился я разными минеральными напитками. Иногда везло, и привозили пепси кола. После обеда уехала вторая смена на станцию.

Первый выезд на станцию.

На вечерней поверке объявили о разнарядке на следующий день. Я попал на станцию в первую смену. Это значит подъем в 4 утра, утренний туалет, завтрак и построение в 5 часов, если память мне не изменяет. Зима в этот год выдалась холодная, а под утро совсем температура упала. Стоим на разводе в строю, да еще под командой "Смирно", удовольствия, я прямо скажу, ниже не бывает. Все тело просто задубело от холода, да еще форма новая не стала твоей, не притерлась. А командир полка всё, что-то говорит и говорит офицерам. Наконец он отпустил командиров, и началась посадка в грузовики. Колона долго ехала, было темно и ничего не видно. Страха не было, была тревога в ожидании чего-то неизвестного. Теоретически я понимал, что собой представляет радиация, но в жизни придётся встретиться вплотную через некоторое время и это вызывало тревогу неизвестности. Темнота и тишина. "Старослужащие" рассказали, как надо действовать и что делать, но действительность меня оглушила. На территорию станции заходили через проходную по одному. Солдаты охраны внимательно осматривали каждого, но не обыскивали. Я попал на обычный завод. Привели к зданию, где мы должны были переодеваться в рабочую одежду. Раздевалка была разделена на две половины: чистую и грязную. В чистой мне помогли быстро найти пустой ящик, где я оставил всю свою одежду. А в грязном отделении началась гонка за одеждой. Прежде всего, надо было подобрать себе обувь. Она стояла в отдельном углу, после этого надо было бежать к окошку коптерки и получать остальную одежду. Там уже, как повезет, что урвал для себя в том и будешь работать. Давали обычную рабочую одежду для стройки, на голову был подшлемник под строительную каску. Да забыл совсем, самый главный атрибут экипировки был респиратор Л-200. Его должны были носить постоянно. Не знаю эффективность его, но после двух-трех вдохов на морозе он мгновенно становился мокрым и дышать через него было практически невозможно. У нас с собой была целая коробка с этими "намордниками". Со склада принесли обычные брезентовые рабочие рукавицы.

Нам объявили, что все работы на 4 энергоблоке отменены и будем что-то делать в другом месте. Я так понял, что там было опасно находиться даже нам. Привели на 3 энергоблок, брат-близнец четвертого. Он поразил меня своими размерами и чистотой. Мы что-то переносили, с какого-то подвала, куда-то, обычная работа на стройке. Так как мы работали в "чистой зоне" нам даже не выдали дозиметры-накопители, а это очень важный атрибут каждого кто работал на четвертом энергоблоке. Его показания вносились в твою личную карточку и по нему определялось, какое количество рентген получал. На то время максимальный уровень был установлен 10 рентген. При достижении 8-8,5 рентген на станцию уже не посылали, находились на так называемом "фоне" при части, когда тебе записывалось автоматически 8 миллирентген. Самое смешное, что когда я уже заканчивал выходы на станцию, пришло новое пополнение и для них норма была установлена пять рентген, хотя работали мы вместе, в одном и том же месте в одно и тоже время. Так прошел мой первый день на станции. На входе в "грязную" раздевалку стоит дозиметрист и проверяет всю одежду прибором на зараженность радионуклидами. Сегодня мы не были на зараженном участке, поэтому потерь в одежды не было. Помывшись и переодевшись в чистое обмундирование, выходим через проходную к грузовикам. Обратная дорога в часть на меня произвела тяжелое впечатление. У меня, всё время, когда мы ехали на станцию или обратно днем, было чувство нереальности происходящего. Абсолютная пустота заброшенных сел. Чувствовалось, что люди покидали свои дома в спешке, во дворах некоторых даже остатки белья висели на веревках, во дворе брошенные домашние вещи. Все время казалось, что я нахожусь на съемках, какого то фантастического фильма и вот сейчас режиссёр скажет: "Всё, снято!" И появятся люди, начнут ходить, разговаривать и не будет этой пугающей тишины и пустоты. Но, увы, нет никаких съёмок и это реальность. Мы проезжаем мимо полей занесенные снегом, из которого торчат пустые стебли пшеницы. Страшно смотреть на это.

Солдатские будни

После обеда, старшина распределил нас на работы. Старый армейский принцип: солдат не имеет право сидеть без дела, он должен быть занят чем угодно. Надо было убрать у палатки и в палатке, напилить и нарубить дрова, принести несколько ящиков с минеральной водой и обязательно выбить пыль с постельного белья. Постель накрывалась полиэтиленовой пленкой, чтобы меньше на нее осаждалась радиоактивная пыль.

Полк, в который я попал, был донбасский и в основном в нем служили колхозники и шахтеры Донбасса, но были и из других областей Украины. Колхозников забрали зимой, потому что у них основная работа с весны по осень, а зимой нет сильной загрузки в колхозе. Младшие офицеры, лейтенанты и старлеи, были "партизаны" («партизанами» в советские времена называли гражданских, призванных на военные сборы). Еще несколько недель тому назад мы сидели рядом за чертежными досками, вместе курили и травили анекдоты в курилках, а теперь мы с Витей рядовые солдаты, а они офицеры. И разница в наших положениях чувствовалась.

Они занимали должности от командира взвода до командира роты. Батальонное и полковое командование были кадровые военные, в основном преподаватели военных училищ или военных кафедр в институтах. Были и казусы. Нередко случалось, что заместители в местах постоянной службы становились командирами над своими начальниками.

Основная тяжесть, как всегда, выпадала на рядовых и взводных командиров, на "партизан". Батальонных и полковых командиров на станции я никогда не видел.

Когда обтерся и обжился, познакомился и подружился со многими, в том числе и писарями из штаба, а они многое видели и знали. Ну, об "отцах-командирах" чуть позже.

Четвертый энергоблок

Все объекты, где мы работали, были поделены на зоны по уровню зараженности данного объекта. Самый зараженный и самый опасный для здоровья, был четвертый энергоблок, который в то время был уже укрыт "саркофагом". Потом шли третий энергоблок, "желтый лес", могильник, где закрывали все зараженные вещи и в том числе техника. Чище всего было на ПуСО и в палаточном расположении полка.

В нашем полку было несколько батальонов и каждый батальон работал в своей зоне. Наш батальон работал на четвертом энергоблоке, выполняли задачу по дезактивации объекта. Я с начала думал, что мы должны обрабатывать всё, какими-то средствами, уменьшающими активность радионуклидов. Теоретически я знал, что такое радиоактивное излучение и из чего оно состоит. Думал, а вдруг есть, что-то такое, о чем я и не знал. В жизни оказалось всё до банальности просто: мы должны были расчищать коридоры от стеллажей с кабелями и завалы. Средства индивидуальной защиты – "намордник" лепесток Л200, спецодежда – что смог урвать в коптерке "грязного" отделения раздевалки: ватные штаны, для стройки, подшлемник под каску, которой нет, на голову, фуфайку и самое главное брезентовые перчатки. Перед работой выдали каждому накопитель излучения. Это самый главный предмет нашей экипировки. В конце работы мы сдавали эти накопители, их пробивали и данные записывались каждому персонально. За смену мы должны были набрать не больше 280-300 миллирентген, если меньше возвращайся и добирай, если до конца рабочей смены было еще много времени. Как я потом узнал, что эти приборы были не надежные, с большим процентом погрешности, но других не было. Мы с моим напарником сделали эксперимент, всю смену были рядом, повесили накопители на подшлемник сверху и ни отходили друг от друга ни на шаг. После пробивки показаний у моего напарника было почти 250 миллирентген, а у меня чуть больше 180. Пришлось возвращаться добирать "радики".

На место работы мы шли рядом с "саркофагом", не больше 40-50 метров. Мы замеряли уровень на тропинке, по которой шли, был относительно не высокий, но стоило подойти ближе, на несколько шагов, то он мгновенно взлетал выше максимальной отметки на приборе. Рядом с "саркофагом" стоял мертвый башенный кран. Это он устанавливал бетонные блоки "саркофага". Радиация спалила всю его электронную начинку, но он успел сделать свое дело. Роботы, которые закупили заграницей, выходили из строя практически мгновенно, так нам рассказывали более опытные сослуживцы. Вся работа по очистке от радиоактивных осколков и все работы легли, в самом прямом смысле, на плечи солдат-"партизан". У меня до сих пор ноет плечо, когда заходит разговор о Чернобыле.

Какую работу выполняли на четвертом энергоблоке

Территория возле четвертого энергоблока была сильно заражена и поэтому её засыпали многометровым слоем земли и заасфальтировали. Мы заходили в многоэтажное здание машинного зала сразу на третий этаж. Дозиметристы должны были произвести радиологическую разведку и проложить относительно безопасный маршрут к месту работ, с указанием, сколько времени должны быть в каждой точке на маршруте и на месте работ. К сожалению, не всегда они это делали и не всегда мы их видели и дозиметрическую разведку производили своим дозиметром. Задача нашей роты расчистить коридор от стеллажей с высоковольтными кабелями и, как в дальнейшем оказалось, построить помещение для какой-то установки, которая должна была пробить отверстия в реакторный зал и произвести замеры. Ого, а реакторный зал совсем рядом, за стенкой. Об этом я узнал уже позже, а пока, вперед, крушить стеллажи и резать кабеля. Работали по несколько человек, а остальные ждали своей очереди в "чистом помещении", в метрологической лаборатории. У нас на заводе была точно такая же, с такими же приборами и стеллажами с манометрами, как будто вернулся на свой завод и пришел за манометрами. Установка, как добираться до места работ: "От лаборатории по правой стороне коридора пройти до поворота в другой коридор, как мы его называли "золотой коридор", там был очень большой уровень радиации. Затем пробежать до лестницы и спуститься на нижний этаж. Коридор этого этажа заливали бетоном и в некоторых местах нельзя было пройти в полный рост, шли согнувшись под потолком этого коридора и попадали на место работ. Это был январь месяц, все промерзло, на стенах слой изморози, но после такой пробежки, нам было жарко. Да и респиратор, наш "любимый" Лепесток, после нескольких вздохов становился мокрым и дышать, через него, было ужасно тяжело, а без него нельзя, хоть какая-то защита. Время работы определялось в зависимости от уровня радиации, так что, отработав свое время, бригада уходила из здания. Прежде всего, шли сдавать и пробивать дозиметры-карандаши. Сдав дозиметры, шли на санитарную обработку, а точнее мыться. Перед входом в душевое помещение всю одежду проверяли на зараженность и то, что загрязнено выше нормы, тут же на месте снимали. Несколько раз я заходил полностью голый, вся одежда была отправлена в мусор. Всю зараженную одежду вывозили в специальные могильники, а вывозили очень много. В моечном зале на столе стоял прибор-дозиметр с огромными лампами зеленого и красного цвета, японского производства. Зондом, в виде утюга проводили по всему телу, и если всё чисто загоралась зеленая лампа, а если нет, то красная и процесс мойки продолжался. В качестве дезактиватора была, какая та пена. Не знаю, помогала она или нет, но другого не было.

Так проходил рабочий день. Возвращались в часть мимо пустых сел, заброшенных полей, соснового леса, покрытого желтыми иголками. Жуткое зрелище.

Служба

По сравнению со срочной службой, кормили очень хорошо и всегда была горячая пища. Если ты приходил в неурочное время, тебя обязательно покормят. Это очень важно, после такой работы.

Солдат не имеет право сидеть без дела. Свободная смена, сразу после обеда, распределялась на хозяйственные работы. Пилили и рубили дрова, убирали в палатке и возле неё, приносили ящики с минеральной водой. Каждый день выбивали всю постель от пыли. Скучать старшина не давал.

Через несколько дней после того, как мы прибыли часть, произошла смена всего высшего командования части. Командиром полка стал подполковник Вознюк, через несколько дней его переименовали в П@здюк. Товарищ подполковник решил нас сделать настоящими солдатами, как на срочной службе. Перемещение по территории только строем и в сопровождении старшего, полнейшее соблюдение субординации. В столовую собрал всех старшин и лично показал, как должна быть застелена солдатская постель, чтобы все полоски на одеяле были ровными и края застеленной кровати были выровнены под прямым углом. Все кровати в палатках стояли в ровную линию, по шнурку. Жалко, что была зима, а то бы заставил все опавшие листья красить в зеленый цвет и привязывать к веткам деревьев. Больше всего он доставал личный состав на утренних разводах. Подзывал к себе командиров всех подразделений и за что-то он орал на них. Говорить спокойно он не мог, ну и куда без мата, нормальное слово попадалось одно на десяток матерных. Это просто классика офицера Советской Армии. На каждом разводе зачитывались приказы о нарушении воинской дисциплины, в основной о случаях пьянства, распития различных спиртосодержащих жидкостей и трагических последствий. И после этого, минут на десять, воспитательная речь: "Не пыт, терпеть до дому, а прийдешь домой вызови свою жену и прикажи ей: "Товариш жэна налей мне водки" и пэй сколько влезеть, а на сборах нэ смэть". А мороз то не шуточный, пробирает. Первые шеренги меняются с задними шеренгами и разогреваются, как могут. Кульминация развода проход строевым шагом полка мимо, надутого от важности, подполковника. Зрелище довольно комичное. Во-первых, нам всем уже далеко за тридцать и у некоторых животика довольно хорошо обозначились, во-вторых, как мы не старались, но прусского шага у нас не получалось, срочная служба давно осталась в прошлом и, в-третьих, после работы на станции мы были слабыми, у всех воспалённые глаза и постоянный кашель. Ну и естественно нашему командиру такое прохождения не устраивало и он, несколько раз заставлял нас проходить мимо него, да ещё орать приветствие. Да, не зря мой комбат, на срочной службе, любил повторять: "Как одену портупею, всё тупею и тупею". Поэтому я не любил работать во вторую смену, чтобы не участвовать в этом цирковом представлении.

Личный состав

Как я уже писал, весь высший командирский состав были кадровыми офицерами. Особой нагрузки у них не было, личный состав весь на работах. На станции я их почти не видел, зачем зря радиацию хватать. Они в основном пили водочку и спали. Зато реляций на награды отправляли пачками, если бы не их героическое участие, то весь земной шарик был поражен радиацией и каждому в военный билет было записан такой уровень радиации, которую они, якобы, получили в своем героизме, что можно было бы несколько раз умереть от лучевой болезни, но они выжили и продолжают служить. Такова была система в стране, и они в ней жили.

Младшие офицеры и солдаты были мобилизованы. Никакого инструктажа или объяснений элементарных средств безопасности в этой критической обстановке не проводилось. Люди не понимали той степени угрозы, в которой они оказались. Ведь нет видимых признаков опасности. Всё тихо и спокойно и это очень страшно, когда ты сам понимаешь, что находишься в самом пекле. Я пытался, как мог, простыми словами объяснить, что такое радиация и как она воздействует на организм, но все эти невидимые лучи не воспринимались всерьёз. Единственное, что оставалось по мере сил и возможностей помогать не делать глупости по незнанию. А глупостей хватало, один раз подбросили одному в карман отвертку, а она оказалась заражена, и я её быстренько выкинул подальше от зоны отдыха.

По полку прошел слушок, что какой писарь в штабе, за определённую плату, повышал звание по полной программе. Многие бросились получать себе лычки. Над ними шутили: "Ещё нет и сорока, а уже полный ефрейтор". Зачем это было делать, ведь никакой практической выгоды это не давало, а служить дальше, вряд ли кто-то собирался.

Все стремились поскорее уехать домой, а путь к досрочному увольнению был только один получить норму "радиков", а для этого надо ходить на станцию. Поэтому солдат подразделений, где нельзя было набрать быстро нужное количество "радиков" отправляли работать на станцию. Мой товарищ Витя, который работал на "ПуСО" тоже периодически ходил на стацию.

Однажды у нас появились в роте двое с Кавказа. Они были шоферами, у каких-то начальников. Или их, за какую-то провинность выгнали, или они поняли, что могут застрять в Чернобыле надолго, не знаю, но им было очень тяжело работать на станции.

С одним из пополнений пришел один, который добровольно призвался во второй раз, как он объяснил, что ему нужны были деньги и срочно.
С очередным пополнением пришел к нам батальон молодой лейтенантик, только с училища. Где-то, кто-то ошибся, но быстро в полку разобрались и через несколько дней его отослали, нельзя молодым и неженатым быть в этой зоне, таков приказ.

Работа и досуг

А мы продолжаем работать, практически без выходных. Если мне память не изменяет, то на 23 февраля был "выходной", с торжественным построением на плацу, проходом строевым мимо трибуны, а вечером торжественное собрание и концерт.

Помещение, которое мы строили, постепенно приобретало вид. Весь стройматериал подносили на своих плечах: шлакоблоки, цементный раствор, в полиэтиленовых мешках, потом сетку "рабицу" и самое тяжёлое и неудобное, свинцовые листы. Одна группа подносит, а другая группа строит. Через некоторое время менялись.

Один раз я пошел на склад за рабочими рукавицами и респираторами. Склад находился в помещении бывшей двухэтажной столовой. Теперь это здание находилось в яме и для того, чтобы зайти на склад надо было спускаться в эту яму. Пока кладовщик оформлял документы, я ходил между стеллажами и мне попалась коробка с медицинскими резиновыми перчатками. Я попросил их забрать. Кладовщик с радостью их отдал, т.к. никому они были не нужны. Мы их тут же испробовали на практике и результат был поразительный. Перчатки защитили руки от пыли и при проверке на зараженность, руки были совершенно чисты, а это было самым уязвимым местом. Мы стали постоянно использовать, а вслед за нами и другие тоже.

Даже при таком графике работы, у нас было пару часов свободного времени. При части было небольшое кафе, где можно было посидеть. Ассортимент не богатый, но бутылку молока или кефира с пряниками можно было взять. Из соседнего села приходили старушки с внуками за покупками. Другого снабжения у них не было. Это жители, которые вернулись в свои дома. Они просто не смогли жить в других местах и начинать всё с нуля. Парень был одет во всё солдатское, правда, перешитое на него. Жить в пустом селе без электричества и соседей, без нормального снабжения продуктами, я думаю, было нелегко.

На 23 февраля к нам приезжали артисты и давали концерт. Было торжественное собрание, как положено, с президиумом и докладами, а уж после этого концерт.

Возвращение к гражданской жизни

Выходы на станцию закончились, я набрал необходимое количество "радиков" и теперь сижу на "фоне", то есть при части. Замены пока нет, когда будет неизвестно, может быть в любой момент. Заниматься обычными бытовыми делами, конечно, лучше, чем таскать свинцовые листы на станции. В воздухе запахло весной, с каждым днем все теплее и теплее. Самое интересное, кроме ворон никаких других птиц я не видел. А они становились всё крикливее, весну почувствовали.

Нас, сидящих на "фоне", с каждым днем становилось всё больше и больше. Количество работающих на станции резко сократилось.

Наконец-то наступил тот день, когда объявили список, кто подлежит увольнению, я был в их числе. К сожалению, мой товарищ Витя, в этот список не попал. Он уволился через месяц, когда смог набрать необходимые "радики". Начались походы в штаб, получать все справки, записи в военный билет о прохождении сборов и какое количество радиации получил. В медчасти проходили обследование и оформление медицинской карты. Всё это заняло несколько дней. Наконец настал тот момент, когда нас последний раз на грузовиках повезли на железнодорожную станцию. Всё закончилось.
На электрички мы доехали до Белой Церкви. Таксисты, увидев нас, сразу начали предлагать свои услуги. Вчетвером сняли машину, водитель знал куда нам надо, мы были не первые. Около первого ликеро-водочного магазина водитель остановился. В магазине, как обычно, была громадная очередь, но как только мы подошли, то нас пропустили без очереди, было видно кто такие. В том же кадрированом полку, где нас переодевали, мы сдали военную форму, переоделись в гражданскую одежду, нам выдали проездные и ещё какие-то справки. ВСЁ КОНЧИЛОСЬ.

Оформление заняло довольно приличное время, но водитель нас ждал. Он тут же на капоте своей машина накрыл стол, мы выпили и закусили. После этого момента со мной, что- то произошло, я всё помню, какими-то обрывками, был в каком-то полусознательном состоянии. У меня стала резко подыматься температура. Поезда в наше направление уже не было, только на следующий день. На "автопилоте" доехал до дома сестры, я не знаю как. Она мне дала жаропонижающие и я провалился в сон-забытьё. Сестра мне потом рассказывала, что она умаляла меня остаться у них, но я рвался домой. Смутно помню вагон и как прошу проводницу разбудить меня на моей станции. Последнее, что помню, это стою перед дверью своей квартиры, снимаю всю одежду и прошу всё это выкинуть в мусор, не занося в дом. Несколько дней был без сознания, ничего не помню. Потом начал приходить в себя. Так закончился для меня Чернобыль.

После возвращения

Если честно сказать, то он и до сих пор меня преследует. Тогда я чувствовал, что слабею, был какой-то вялый. Неделю работал, неделю на больничном. Врачи ничего не могли сказать, автоматически выписывали больничный лист с диагнозом ОРЗ. Начались сильнейшие головные боли. Причем они возникали мгновенно, только что разговаривал, что-то делал и вдруг как будто выключили рубильник, и я уже ничего не вижу, голова тяжелая, любое движение вызывает сильнейшую боль. Ни какие лекарства не снимали приступ. Единственный выход я нашёл это сон, несколько часов сна и всё приходило в нормальное состояние. Кстати, артериальное давление у меня было в норме, гипертонии не было. Стали заходить бывшие сослуживцы, они приезжали в областную больницу. У всех начались обострения различных болезней, у каждого своё. Некоторые ложились в больницу на обследование.

Это был период Перестройки. Образовалась инициативная группа, которая добилась в нашей области, официального признания ликвидаторов жертвами техногенной катастрофы и приравняла их к участникам Великой Отечественной войны и афганцам. Нам выдали удостоверения ликвидаторов от облисполкома. Но самое главное ликвидаторы могли покупать продукты в специальных магазинах для льготников, а тогда в то время в обычных магазинах ничего не было. Ликвидаторов посылали в санатории.

А в июне 1990 года в Киеве собрался учредительный съезд "Союза Чернобыль". Я был членом делегации от нашей области. Было много выступающих, много спорили, кричали. Председатель постоянно успокаивал делегатов. В зале постоянно кашляли. Возле зала, где проходил съезд, дежурили несколько машин "скорой помощи" и им хватало работы, нескольким депутатам стало плохо и им оказали медицинскую помощь. С этого момента государство официально признала ликвидаторов. И до этого съезда во многих регионах ликвидаторам были льготы, но, а теперь все это уже было поставлено на государственную платформу. На этом моя история заканчивается, через несколько месяцев мы уехали в Израиль, начали новую жизнь в другой стране.

Алексанндр Верховский